«Народные» кассы

В современном Казахстане можно достаточно четко разграничить два вида благотворителей: формальные и неформальные. К первым относятся официально зарегистрированные фонды и отделы социальной политики крупных компаний. Вторые – это добровольные, часто стихийные, объединения частных лиц. Как сообщалось на конференции, всего в стране сейчас насчитывается более 140 благотворительных организаций, фондов и ассоциаций, многие из которых являются неформальными. Как, например, незарегистрированная Ассоциация благотворительных организаций Алматы или Центр социальной помощи и поддержки Тараза. Фразеология, аргументы и основные цели, которые ставят перед собой такие организации, в целом похожи. Они направлены на объединение многочисленных частных благотворителей, людей, которые регулярно занимаются помощью ближнему, что называется для души. Примером такой «домашней» организации можно считать, к примеру, ветку популярного форума «Центр Тяжести», где активно обсуждают, что можно сделать и как помочь тому или иному конкретному ребенку, больному, инвалиду.

Не во всех подобных объединениях существует бухгалтерия, хотя деньги через них могут проходить солидные. Знающие люди приводят факты, когда разовый «фандрейзинг» (сбор средств) через такие неформальные объединения достигал десятков тысяч долларов в течение всего нескольких дней. Через Интернет запускается сигнал – скажем, срочно нужна операция ребенку. Сообщество частных благотворителей реагирует быстро, переводы приходят из разных регионов, и в итоге собранной суммы хватает на полный курс лечения. О таких формах общественной взаимопомощи, конечно, пишут и говорят разное. В России, как сообщалось в прессе, только за последние три года было раскрыто около десяти мошеннических интернет-сетей, рассылавших подобные объявления и зарабатывавших на этом серьезные деньги.

Хотя сторонники подобной «народной» благотворительной кассы говорят, что в наших условиях она гораздо надежнее официальных благотворительных объединений. Последние еще со смутных 1990-х годов снискали себе репутацию каналов «отмывания» денег. Особенно наглядно это проявилось в России. Там в 1996 году в Налоговый кодекс внесли норму, освобождающую предприятие от корпоративного подоходного налога (КПН), если оно тратит аналогичную сумму на социальные программы. Организация могла отказаться от уплаты налога в бюджет, показав в отчетности, что направляет эту сумму на целевое финансирование, например, интерната, онкологической больницы или государственного благотворительного фонда. Позднее в Москве спохватились и отменили эту норму, поскольку огромные деньги «отмывались» через такие схемы. Словом, опыт показал, что вопрос о налоговых льготах благотворителям в условиях западной и нашей постсоветской ментальности должен решаться по-разному. В нашем случае различные неформальные «кассы» выглядят как своебразная реакция общества на непрозрачность официальных схем, к которым у широких слоев населения доверия нет.

Но понятно, что доморощенные объединения сочувствующих сограждан не могут стать альтернативой традиционной западной модели, где социальные благотворительные фонды аккумулируют и распределяют миллиарды долларов, поступающих от корпораций. В Казахстане частный неформальный сегмент не делает серьезной погоды. Основную роль играет «формальный» тип благотворительности. Здесь опять-таки следует выделить два сегмента – обязательный и добровольный. Львиную долю поступлений в рамках официальных социальных проектов формируют суммы, оговоренные с компаниями заранее. В бизнес-сообществе хорошо известна модель отношений, когда государство устанавливает для корпораций определенную «плату за вход». Например, взамен получения лицензии на разработку полезных ископаемых, контракта на освоение крупного госзаказа компании ставят условие: та должна взять на себя определенные социальные обязательства.

На этой основе изначально строились отношения государства с большинством иностранных недропользователей, работающих на казахстанских месторождениях. У них оговоренный объем ежегодных социальных проектов прописан в соглашениях о разделе продукции и контрактах. Перевыполнить эти обязательства можно, а недовыполнить – значит вступить в конфликт с государством со всеми вытекающими последствиями. Аналогично строят отношения и региональные власти, те же районные акиматы, с местным бизнесом. В рамках такой схемы (названной одним из выступавших на конференции «государственно-частной благотворительностью») государство решает серьезные задачи, здесь концентрируются десятки миллионов долларов в год. Но стоит оговориться, что к благотворительности в общепринятом понимании не имеет отношения. Ведь на принуждении нельзя построить культуру, которая приветствует помощь ближнему. В данном контексте интересны только добровольные пожертвования и акции, которые компании и обеспеченные люди оказывают малоимущим без каких-либо официальных условий и обязательств перед государством. Вопрос не в том, много ли в Казахстане таковых на сегодня. Главное – существуют ли предпосылки и стимулы для того, чтобы «добровольная» благотворительность крупных компаний приобрела системный характер в бизнесе?

О «разумном эгоизме»

В США уже достаточно давно, в первой половине ХХ века, спорили между собой авторы трех теорий о благотворительности. Теория «корпоративного эгоизма» подразумевала, что компании занимаются благотворительностью с целью обеспечить себе лучшие условия в работе с государством, поднять репутацию, уйти от налогов и т. д. Теория «корпоративного альтруизма» доказывала, что корпорации занимаются этим исключительно из соображений позитивного имиджа, так как общество считает, что бизнес обязан вкладывать деньги в решение социальных вопросов. В свою очередь, авторы третьей распространенной теории – «разумного экономического эгоизма» утверждали, что социальная ответственность компаний предотвращает социальную и экономическую напряженность, поэтому бизнес занимается благотворительностью из соображений формирования позитивной социальной среды. Стремясь к тому, чтобы было меньше бедных, он тем самым стимулирует спрос. Взамен бизнесмены получают рост потребления и увеличение продаж – то есть вложения в социальное развитие возвращаются ростом доходов самих корпораций.

Последний взгляд на экономику благотворительности в последние десятилетия стал весьма популярен на Западе как противовес циничному утверждению, что любой бизнес делается с единственной целью – заработать прибыль. Американский экономист Генри Голдстайн путем математического анализа выяснил, что благотворительная активность компаний всегда растет в случае, если повышаются их доходы и стабилизируется фондовый рынок (который, как известно, всегда растет на хороших новостях). То есть если дела идут в гору и ваш проект сопровождают хорошие новости, то экономически вы заинтересованы в сохранении такой ситуации. Доход будет расти, когда повышается объем продаж и когда снижаются налоги с прибыли. То и другое в американском бизнесе становится следствием благотворительных инициатив: за счет массированной финансовой поддержки нуждающихся растет благосостояние населения, в результате повышается спрос. При этом корпорации, помогающие бедным, получают налоговые льготы. В результате у них появляются дополнительные свободные деньги, которые они могут вновь вкладывать в благотворительность. Таким образом работает этот экономический «круг» на Западе. Причем, что интересно, благотворительность как системное явление в бизнесе там не только стала основой развития мощных гражданских институтов (тех же социальных фондов) и формирования гуманного общества, в котором доброта считается естественным явлением. Помощь малоимущим стала стимулом экономического роста, в частности, потому, что люди, заинтересованные в благотворительности, всегда имеют стимул зарабатывать как можно больше, чтобы как можно больше отдать.

Однако в нашем случае проблема не только в том, что сам бизнес не вполне готов к экономическому пониманию благотворительности. И не в том, что государство не готово предоставлять налоговые льготы благотворителям по западному образцу: бизнес непрозрачен, коррупционный фон высок, поэтому результатом, как показал опыт, станет рост теневых схем по отмыванию денег. Главным препятствием для перерастания благотворительных инициатив отдельных компаний в общую традицию бизнеса и в системное экономическое явление становится постсоветская ментальность общества.

Представители центра карьеры Junior Achievement Kazakhstan отметили любопытную закономерность: в РК, как и в ряде других стран бывшего СССР, благотворительные фонды открывают сами нуждающиеся. Например, в Казахстане есть фонд, созданный по инициативе объединения обществ инвалидов, есть фонд помощи детям с ограниченными возможностями, организованный несколько лет назад представителями дома-интерната для таких детей. И так далее. Тогда как на Западе фонды создают миллиардеры или крупные корпорации. Это, по мнению участников конференции, одно из объяснений, почему на Западе деньги, собранные на помощь бедным, крайне редко выводятся мошенниками через социальные фонды, в то время как для СНГ это обычная практика. «У нас фонд часто открывают нуждающиеся и пытаются заработать, но их можно понять – у них много проблем, – говорит директор общества «Дарын» Сауле Егеубаева. – Не стоит их критиковать, им надо посочувствовать, но другой вопрос: почему благотворительные фонды не создаются казахстанскими крупными корпорациями, ведь им выгодно работать в обществе без бедных?».

Вопрос, увы, остается открытым. Одни говорят о недостатке соответствующей культуры, другие – о том, что в Казахстане нет такой экономики потребления, в которой социальная поддержка населения оборачивалась бы ростом продаж. Вместе с тем в бизнес-среде хорошо заметно лобби налоговых льгот и послаблений фирмам-благотворителям: продвигается мнение, что бизнес нужно стимулировать экономически, и тогда он начнет помогать обществу. Такая мысль обширно обыгрывалась и в докладах на недавней алматинской конференции. Вот типичная цитата на эту тему: «Компании, направляющие на благотворительные проекты часть своей прибыли, получают возврат НДС и другие компенсации. Это проверенный в Европе путь стимулирования благотворительной активности со стороны бизнес-структур и частных лиц». Выводы, безусловно, логичные, только вот взяты они из опыта бизнеса Запада, живущего в несколько иной культуре. В наших условиях необходимо делать поправку на особенности постсоветской ментальности. По этому поводу один из участников дискуссий привел хороший пример. «Почему казахстанские коммерческие вузы, зарабатывая очень серьезные деньги, попрошайничают у благотворительных фондов, особенно у западных, какие-то гранты на какие-то исследования, на поддержку студентов? Почему их акционеры сами, из поступающей прибыли, не выделяют дополнительных денег для финансирования учебы одаренных студентов? Как ни циничен такой вывод, но очевидно, что за счет наивных иностранных спонсоров им хочется поднять свои доходы».

Впрочем, идея о полной бесперспективности масштабных благотворительных инициатив в современном казахстанском бизнесе как-то не стыкуется с нашей историей. Безусловно, Казахстану нужно было пройти период первоначального накопления капиталов, когда милость и добродетель выглядели смешным анахронизмом. Инерция того периода безусловно присутствует в современном бизнесе, прошло еще слишком мало времени. Но жизнь не стоит на месте. Постсоветский период и сопутствующий ему менталитет уходят все дальше в прошлое. Если в России когда-то были промышленники Морозовы и купцы Стекловы, то в Казахстане был Ораз Айтбай, был Маман Турысбек, был и отец великого Абая Кунанбай-кажи. Стоит заметить, что эти люди в свое время занимались меценатством и благотворительностью в масштабах, экономически вполне сопоставимых с деятельностью современных западных фондов. Сегодня ничто не мешает продолжить эти традиции бизнесменам нового поколения.