Много денег?

В 2011-м рост цен в Казахстане вновь может побить рекорд: в годовом выражении уже по итогам десяти месяцев инфляция достигла прогнозных 10 процентов. Инфляция, уже в сентябре преодолев 10-процентный рубеж в годовом выражении, официально прогнозируется на уровне 10–11 процентов. Но может быть и выше. А управлять ростом цен на фоне экономической интеграции с Россией сложно. По многим важным товарным позициям (мясо, подсолнечное масло, сахар, бензин) рост цен является следствием ТС, и повлиять на это невозможно.

Едва ли не единственным действенным способом макроэкономического воздействия для Астаны стало наращивание государственных расходов. Благо, возможности для этого есть, в октябре бюджет был скорректирован уже во второй раз за год из-за профицита. То, что в бюджете есть деньги, что незадолго до конца года появились дополнительно 2 млрд. долларов свободных ресурсов, пожалуй, одна из немногих позитивных новостей этого года. В основном дополнительные вливания идут в проекты инфраструктуры и Программу форсированного индустриально-инновационного развития (ФИИР). Плюс в том, что эти деньги не становятся фактором прямого монетарного разогрева экономики, они уходят в конкретные проекты, в госкредиты, тем самым формируется спрос на услуги крупного и среднего профессионального бизнеса.

Но есть и значимый минус. Государство может позволить себе эти затраты, пока сохраняются высокие цены на сырье и металлы, однако оно не способно полностью финансировать промышленное и инфраструктурное развитие в стране. Роль предприятий госсектора в экономике остается высокой, от них сейчас зависит очень многое, но не видно «встречного движения» со стороны частного капитала. Инвесторы, за исключением концессий и некоторых проектов с преимущественным участием государства, не торопятся самостоятельно финансировать реальный сектор экономики (предприятия, работающие вне сырьевой отрасли). Основные инвестиции в реальном секторе формирует государство, а частный капитал концентрируется в торговле и сервисе – там, где есть гарантии быстрой оборачиваемости вложений.

Показательно, что в машиностроении, например, присутствуют вложения частных корпораций, но они на порядки скромнее, чем затраты государства. Та же General Electric направила в СП по выпуску теполовозов в Астане всего 15 млн. долл., тогда как НК «Казахстан темир жолы» вложила более 100 млн. Или возьмем запущенный на днях в Караганде авиационный завод: на реализацию этого проекта стоимостью 1,6 млрд. долл. только госинститут развития АО «КазАгроФинанс» выделил более половины, предоставив кредит в 846 млн. тенге. Проект был обширно профинансирован из бюджета и по другим статьям, в частности, по программе «Дорожная карта бизнеса – 2020» – правительство оплатило строительство инфраструктуры завода на 202 млн. тенге.

Все это логично. Интерес иностранных машиностроительных гигантов в Казахстане состоит в дополнительном сбыте продукции через «отверточные» проекты, но рисковать здесь серьезными деньгами они не готовы. Тогда как в правительстве Казахстана денег не жалеют, для Астаны каждый подобный проект важен с имиджевой точки зрения, это позволяет реализовать «инновационные» амбиции. Хотя с сугубо рыночной точки зрения остается вопрос, будет ли у всей этой продукции сбыт на внешних рынках, после того как заводы покроют внутреннюю потребность Казахстана.

Между тем самой привлекательной сферой для частного капитала остаются такие беспроигрышные сферы, как торговля, сервис, туризм. Сюда инвестировать не боятся, и здесь цена многих проектов достигает уже не десятков, а сотен миллионов долларов. Из тех, что реализованы недавно, можно упомянуть инфраструктурные объекты на горнолыжном курорте «Шымбулак» в Алматы (только новая сеть канатных дорог, по некоторым данным, привлекла частные инвестиции в объеме свыше 200 млн. долл.). Активно и без государственных кредитов в стране расширяются сети развлекательных и торговых комплексов. Та же сеть Manga в Алматы и Астане за неполных два года открыла несколько больших павильонов, сооружение каждого из которых, по оценкам, стоит не менее 15–20 млн. долл. И это только один из десятков подобных проектов. Весьма масштабные вложения – сотни миллионов долларов – аналитики фиксируют в секторе оптовой торговли, складов и логистики. В целом, по оценке Агентства РК по статистике, с начала года торговые операции в Казахстане привлекли свыше 8 млрд. долларов частных инвестиций и кредитов, это не считая вложений в инфраструктуру и строительство новых объектов.

Почему же частные инвесторы не спешат вкладывать средства в те отрасли и секторы экономики, которые государство называет приоритетными и стратегически важными с точки зрения модернизации? О чем это может сигнализировать? Здесь напрашивается, по меньшей мере, два тревожных вывода.

Во-первых, создается стойкое впечатление, что эти приоритетные отрасли фатально зависимы от государства. Конечно, можно не беспокоиться, пока с бюджетом все хорошо, пока он планируется с дефицитом, а выполняется со значительным профицитом. Однако при падении цен на нефть и сокращении экспортных поступлений ситуация может измениться. Возникнет риск свертывания даже базовых стратегических проектов, резкого уменьшения финансирования промышленного развития и модернизации. Соответственно под вопросом оказываются не только технологические амбиции, но и социальные обязательства государства, а это дополнительный минус макроэкономической стабильности. Если правительство урежет госрасходы, то это приведет к высвобождению значительных трудовых ресурсов, к банкротству предприятий и росту социальной напряженности.

Во-вторых, и это особенно показательно, частный капитал считает многие проекты в реальном секторе рискованными с точки зрения перспектив сбыта продукции. «Нет смысла инвестировать в строительство заводов, когда нет долгосрочной маркетинговой проработки, – отмечает специалист одной из консалтинговых компаний. – Например, планируется вложить 5,7 млрд. долларов в реконструкцию трех НПЗ до 2016 года. В рамках проекта хотят значительно нарастить производство бензина. Но есть данные, что в России через пять лет тоже прогнозируют полуторакратный рост выпуска бензина, и с учетом Таможенного союза вполне вероятен его избыток на рынке. Частный инвестор вряд ли пошел бы на такой инвестиционный риск, это может себе позволить только государство».

Российский экономист Михаил Хазин, известный тем, что еще десять лет назад предсказал кризис 2007 года, смотрит на проблему шире: «Чем меньше страна, тем труднее ей сохранить развитую промышленность и технологии экспортной ориентации. Это напрямую касается Казахстана. Вот вы строите у себя электровозный завод, внутреннюю потребность Казахстана покроете за три –пять лет. А дальше продукцию куда будете девать? На внешнем рынке все давно поделено. Поэтому Казахстану нужен Таможенный союз».

Кстати, в Казахстане уже накоплен некоторый негативный опыт, связанный с неточным прогнозированием рынков сбыта для новых предприятий. Типичным примером является завод биотоплива в Костанайской области, который строили на пике интереса к комбинированному топливу, но впоследствии он не получил тех заказов, на которые рассчитывали госинституты развития – инвесторы проекта. То же можно сказать и о некоторых предприятиях, вводившихся в действие на пике строительного бума и в свое время также попадавших в государственные инвестиционные программы. Такая история, по мнению г-на Хазина, может повториться и со многими «фаворитами» госпрограммы ФИИР: конкуренты из других стран просто не дадут нашим возможности продавать продукцию по приемлемой цене.

Проблема здесь не только в малопредсказуемой конъюнктуре глобальных рынков. Проблема еще и в том, что Казахстан соседствует с промышленно развитыми государствами – Китаем и Россией, которые хотя серьезно отстают от мировых лидеров по технологиям и качеству, но обладают мощным производственным комплексом в тех же самых отраслях, которые у нас стремятся модернизировать за счет бюджетной поддержки. Машиностроение (в частности железнодорожное), автомобилестроение – эти секторы в том же Китае бурно развиваются, причем они обеспечивают едва ли не самую низкую себестоимость в мире за счет дешевой рабсилы и максимального сокращения затрат на безопасность, экологию, современные материалы (типичные китайские преимущества). Китайские заводы выигрывают ценовую конкуренцию на мировом рынке за счет многих параметров, в частности, удобной логистики с множеством морских портов. Ценой неплохо берут и россияне. У них тоже не самые лучшие технологии, зато есть мощные финансовые ресурсы, их компании лучше организационно выстроены. К тому же в РФ реальный сектор находится в основном под контролем государства, проводится политика жесткого протекционизма, за счет которой сбыт обеспечивается не только внутри страны, но и на экспортных рынках. Отсюда высокая вероятность того, что отечественные предприятия в сфере машиностроения, производства комплектующих для техники в обозримом будущем столкнутся с проблемами сбыта.

Впрочем, интеграционные тенденции последнего времени говорят о том, что индустриальные амбиции Казахстана скоро вообще могут сойти на нет. Разделение труда в Таможенном и будущем Евразийском союзе готовит отечественным заводам намного более скромную роль – сырьевых и производственных сателлитов промышленности северного соседа.

Таможенный союз: в позиции страуса?

Прежде чем анализировать подобный прогноз, который дают некоторые известные казахстанские экономисты, стоит вернуться к наболевшему вопросу: нужны ли Казахстану в принципе промышленные амбиции в отраслях, не связанных с металлургией и «нефтянкой»? Безусловно, отрадно, что программа ФИИР выполняется, в нее направляются миллиарды долларов, открываются новые предприятия. На внутренний рынок пошла местная продукция: в автосалонах продаются машины с лейблом «сделано в Казахстане», на железной дороге появились собранные в стране локомотивы. Но вряд ли можно говорить, что все это действительно отечественный продукт. Не лучше ли умерить амбиции и честно назвать местные производства тепловозов, самолетов, джипов «отверточными» по сути проектами, где местная локализация хотя и планируется на уровне 30–50 процентов, но вряд ли пойдет дальше штамповки рам и сварки кузовов.

Российские эксперты, во всяком случае, откровенно признают, что технологические амбиции Москвы утратили былой размах. Да, там осталась промышленность эпохи СССР, там все еще делают ракеты, разрабатывают неплохие самолеты. Но уже не могут создать, к примеру, новые авиадвигатели, которые бы соперничали по экономичности и другим параметрам с современными аналогами от западных конкурентов. На тот же «Сухой Суперджет» ставят авионику и силовые установки от General Electric. В космонавтике также советские технологии двадцатилетней давности, отсюда и участившиеся досадные отказы техники. Попытки модернизации не приносят соседям ощутимых успехов. В том же автопроме по мере растущего технологического отставания у Москвы не осталось выбора: не банкротить же «АвтоВАЗ» – гигант, который кормит целый регион. Лучше закрыть рынок от иномарок.

Существует мнение, что сегодня Таможенный союз – это единственный выход для промышленности России, позволяющий ей сохранять сбыт. Казахстан стал дополнительной территорией сбыта для российских заводов, в свою очередь, казахстанским промышленникам говорят, что они аналогично обеспечат себе продажи на всей территории ТС и ЕЭП, защищенной от конкурентного давления импорта из дальнего зарубежья. Но если посмотреть глубже, здесь налицо одна натяжка. Дело в том, что определенная (притом достаточно узкая) группа казахстанских предприятий давно имеет потребителей в России в рамках межотраслевой кооперации. Это отдельные предприятия атомной отрасли, поставщики энергетического угля и железорудного сырья (окатышей) для российских металлургических заводов. Однако данная группа предприятий без проблем поставляла свою продукцию в РФ и до Таможенного союза, пользуясь нулевыми ставками ЕврАзЭС. Сейчас их кооперация с российскими партнерами расширяется. В последнее время обозреватели и политики часто говорят об ожидаемом росте торгового оборота с Россией до 100 млрд. долл., не уточняя, что эти захватывающие воображение цифры формируются в основном именно за счет тех самых межотраслевых поставок, а не за счет, скажем, торговли в России казахстанскими ТНП.

Говоря об этом, стоит обратить внимание, что западные технологические гиганты в отечественных предприятиях реального сектора представлены мало. Зато заметен все более активный процесс промышленной экспансии российских предприятий в республику. Объективно россиянам есть на что претендовать в Казахстане, особенно учитывая факт их вытеснения западным капиталом в 1990-х годах. «Сторонники ТС в Москве часто говорят, что у нас единый технологический комплекс, – отмечает известный экономист Тулеген Аскаров. – На мой взгляд, они выдают желаемое за действительное. Кто сегодня контролирует жемчужины казахстанской экономики позднего советского периода – «Казахмыс», «Тенгизшевройл», Карметкомбинат, Карачаганакский проект, Хромтау, Павлодарский алюминиевый завод? Россия почти не имеет к ним отношения, разве что совсем небольшое участие на Тенгизе. Но теперь не девяностые годы, у соседей есть капиталы, есть технологические ресурсы и, главное, амбиции восстановить свое экономическое влияние».

Цель экспансии россиян во многом состоит в том, чтобы расширить и удешевить свои производственные цепочки за счет казахстанских заводов, работающих в более комфортных налоговых условиях. Выдвижение в республику таких промышленных гигантов из РФ, как холдинг Sollers в автопроме или «Трансмашхолдинг» в железнодорожном машиностроении предполагает вынос ими в Казахстан своих производственных площадок. Аналогичные планы, судя по новостям, существуют и у «АвтоВАЗа», и у ряда других производителей. Последним это выгодно: в Казахстане значительно мягче налогообложение, есть квалифицированная рабочая сила, которая к тому же стоит дешевле. Интересы соседей понятны. Другой вопрос, какие стратегические перспективы несет отечественным заводам постепенное вхождение в российский промышленный комплекс.

В известной степени все это означает превращение Казахстана в промышленную провинцию России. Если до Таможенного союза этот тренд несколько уравновешивался экономическими интересами Китая в республике, то теперь мы получили по сути ничем не сдерживаемую экспансию российских компаний. А заодно – и «импорт» все тех же российских экономических рисков, связанных с недостаточным технологическим развитием и низкой конкурентоспособностью. Причем на долгосрочную перспективу.

По большому счету, ни Китай, ни Россия по технологическому уровню своих производств не являются примером, если в партнерстве с ними ставить цель выйти на достойный уровень конкурентоспособности. Было бы правильнее активно создавать СП с американцами, японцами или немцами. Впрочем, здесь надо быть реалистами и понимать, что делиться технологиями в мире никто особенно не заинтересован. Как западным гигантам, так и россиянам Казахстан сегодня интересен в качестве рынка сбыта либо промышленной периферии для выноса «отверточных» проектов, не более. А ирония момента для нас заключается в том, что Россия здесь создала себе неоспоримые преимущества, закрыв казахстанский рынок высокими пошлинами. В результате теперь создавать «отверточные» проекты с компаниями из дальнего зарубежья у нас можно лишь с ведома и при участии россиян, точнее – когда зарубежные партнеры заходят в Казахстан через российских контрагентов, как в случае с автосборочным производством Sollers в Костанае на базе завода «АгромашХолдинг». Любой другой проект наши северные соседи при желании могут сделать экономически несостоятельным, учитывая, что все поставки в Казахстан извне Единой таможенной территории (в частности, поставки любых комплектующих, узлов и механизмов) сегодня строго квотируются Комиссией ТС. А политика комиссии с учетом доминирующего влияния Москвы в союзе ориентирована на интересы России. Получается, если изначально Казахстан играл роль «открытой» экономической периферии для многих стран, то теперь интеграция в рамках ТС и ЕЭП сделала нас «закрытой», так сказать эксклюзивной периферией северного соседа.

Вопрос здесь тривиален: можно ли рассматривать такие экономические перспективы как благо для казахстанского бизнеса и для экономики в целом? Эта тема достаточно спорна, ведь вокруг полно примеров как позитивного, так и негативного плана. Одни говорят о том, что поступившие с начала года в бюджет РК 800 млн. долл. за счет ввозных пошлин Таможенного союза – показатель выгодности объединения для Казахстана. Другие возражают, что бюджет теряет намного больше в результате банкротства казахстанских предприятий, которые не выдерживают конкуренции с заходящими на местный рынок россиянами. Чтобы оценить ситуацию более или менее объективно, надо понять соотношение тех экономических субъектов, кто от интеграции выиграл, и тех, кто от нее потерял.

Кому выгодно?

Начнем с населения. Для широких слоев казахстанских потребителей все явно не очень хорошо. Цены выросли, причем по некоторым позициям в разы. И хотя согласно отчетности Агентства РК по статистике рост зарплат в целом компенсирует средневзвешенную инфляцию (он составил порядка 12,5 проц.), широкие массы казахстанцев по большому счету разочарованы.

Тревога связана и с тенденциями в малом и среднем бизнесе. Многие предприятия, работавшие на местном рынке, вынуждены сокращаться или полностью сворачивать свою деятельность под давлением более организованных и крупных холдинговых структур из стран ТС. Показателен пример, когда один известный отечественный молочный бренд начал продавать под своей маркой молоко, поставляемое из Белоруссии. И он не единичен. Отсюда распространенное в бизнесе мнение об утрате позиций отечественного производителя, особенно в таких секторах, как импортные поставки продуктов питания, их производство и переработка, импорт аксессуаров, техники, комплектующих. По сути «отгородив» высокими ввозными пошлинами рынки Китая, Узбекистана и других сопредельных стран, ТС лишил возможности зарабатывать сотни мелких коммерческих предприятий и тысячи частников-«челноков» в Казахстане. Проблемы начались и у переработчиков, ориентированных на поставки из этих стран, – например, у тех же колбасных цехов.

Учитывая возросшую напряженность в малом и среднем бизнесе, работающему населению интеграция также несет пока в основном проблемы и беспокойство. Во многих регионах малые и средние предприятия торгово-коммерческого и перерабатывающего направлений предоставляют основную массу рабочих мест. Тенденции здесь только отрицательные: все чаще отечественные импортеры и переработчики не выдерживают давления. Конкуренты постепенно выдавливают с рынка и крупных местных производителей, здесь показателен пример с рынком сахара. После ввода ТС партии импортного сахара-сырца, на котором в основном работали отечественные сахарные заводы, резко подорожали, в результате рынок заполняет продукция заводов России. У соседей есть простое преимущество: производство сахарной свеклы в РФ дотируется государством, потому оно сохранило значительно более крепкие позиции, чем в Казахстане, где отрасль в основном контролируется мелкими крестьянскими хозяйствами. Местные же заводы из-за дороговизны и нехватки сырья простаивают.

Не лучшие времена сейчас и для обширной экономической прослойки так называемых «самозанятых», составляющей, по последним оценкам Ассоциации пенсионных фондов РК, порядка 3 млн. человек. Их ТС, как уже отмечалось, во многом лишил традиционного заработка от «челночных» поставок из Китая в Россию. Встроиться же в растущие поставки товаров из России им вряд ли удастся, здесь все контролируют профессиональные фирмы-поставщики. Как итог многочисленные «индивидуалы», концентрируясь вокруг базаров и барахолок, переключаются на внутренние спекуляции в Казахстане, создавая дополнительное ценовое давление, уходят в разного рода криминальный бизнес. Ничего хорошего в плане общественной стабильности все это не несет.

Выгодоприобретатели в этом новом экономическом раскладе, безусловно, тоже есть. Но пока это явно не реальный сектор, не массовый малый и средний бизнес. Это группа отраслевых предприятий, о которых мы уже упоминали, – структуры НК «Казатомпром», ENRC и некоторых других крупных компаний, поставляющие своим российским партнерам ряд промежуточных продуктов металлургии и атомной промышленности. Выигрыш этой части казахстанского бизнеса состоит в том, что они теперь могут создавать более тесные промышленные альянсы, углублять производственную кооперацию. Торговые обороты в рамках этого взаимодействия более чем впечатляют, перспективы – вселяют оптимизм. Остается только вопрос, есть ли, кроме них, другие участники экономики Казахстана, которым происходящие интеграционные процессы могут принести такую же выгоду. Тот факт, что Казахстан имеет общий профицит внешнеторгового баланса порядка 23 млрд. долл., но при этом у него быстро растущее отрицательное сальдо в торговле с Россией (импорт из РФ с начала 2011 года опережает казахстанский экспорт в Россию почти на миллиард долларов), в данном плане показателен. По мнению Тулегена Аскарова, это крайне нелогично, когда экспортом сырьевых ресурсов мы компенсируем потери других отраслей в результате засилья импорта из Таможенного союза. А особенно странно, что валютные поступления в экономику идут не на поддержку собственных компаний, и не на сдерживание инфляции, чего в Казахстане раньше успешно добивались за счет дешевого импорта из того же Китая и Узбекистана. Эти поступления уходят на стимулирование экономики северного соседа. «Мы почему-то платим российским компаниям, вместо того чтобы поддерживать свои», – удивляется г-н Аскаров. При этом жертвуя, опять-таки в интересах другого государства, собственными потребностями. Непонятно, например, почему Казахстан даже после вступления в ВТО должен будет до 2018 года сохранять у себя такие же ограничения по автомобильному импорту, как Россия.

Впрочем, стоит ли теперь обижаться, если все эти головные боли мы себе создаем добровольно. Так бывает всегда, причем не только в геополитике, но и в обычной жизни, если вы решили создать объединение с более «проблемным» в чем-то соседом. Общеизвестно, что у российской экономики те же «наследственные» проблемы, что и у казахстанской: низкая производительность труда, слабый уровень интенсификации производств, недостаточная модернизация. При этом условия ведения бизнеса в России хуже за счет высоких налогов, обширного государственного промышленного лобби, а также очень высоких социальных и бюджетных обязательств государства, из-за которых оно вынуждено поддерживать морально и технологически устаревшие заводы. Интегрируясь с такой экономикой в рамках любого проекта, предполагающего совместное «отгораживание» от экономики глобальной, мы автоматически получаем ее минусы и издержки. Если та же Россия технологически отстала, то мы входим в зависимость от этой отсталости. Если там высокие цены – мы получаем этот ценовой уровень. И так далее. Возможно, в широком смысле сторонники интеграции во многом правы, и мнения о преимуществах и выгодах такого альянса вполне могут быть оправданны. Но здесь стоит учитывать, что эти выгоды (если они действительно будут) мы приобретем в качестве промышленного и экономического сателлита России. А это уже вопрос не только экономического суверенитета страны, о чем сегодня говорится очень много, но и вопрос нашей реальной конкурентоспособности и модернизации. Впрочем, может быть, просто настала пора принять как факт, что технологические амбиции, высокий рейтинг конкурентоспособности Казахстану не очень-то и нужны? Такова традиционная логика сырьевых экономик: если у вас есть нефть, то нет особой нужды делать самолеты.