Естественно, что когда две крупнейшие страны ЕС договариваются между собой перед важным саммитом, остальным участникам остается только согласиться с их решением. В общем-то это делает их участие во многом формальным, потому что подрывает принцип равных отношений между странами ЕС.

Понятно, что франко-германские отношения имеют особое значение для ЕС, именно эти страны стояли у истоков создания данной организации. Также очевидно, что Париж и Берлин всегда имели возможность согласовывать свою позицию по тем или иным вопросам.

Так было с тем же Лиссабонским договором, который не хотели подписывать, в частности, Ирландия, Польша и Чехия, потому что он предусматривал принятие обязательных для исполнения всеми коллективных решений. Причем голосование проводилось с учетом численности населения, что не устраивало некоторые малые государства ЕС, которые придерживались принципа «одна страна – один голос». Потому что 150 млн. немцев и французов при поддержке бельгийцев, голландцев и некоторых других могли провести любое решение, которое не устроило бы, например, поляков.

Однако последний финансовый кризис в Греции, а также угроза его начала в Испании, Португалии и Ирландии потребовал от Германии и Франции принятия мер по урегулированию ситуации. В свою очередь, они стали настаивать на более жестком регулировании политики тех стран зоны евро, которые нарушают нормативы, например, по дефициту бюджета.

Фактически речь шла о возможной потере части суверенитета, что вызвало резко негативную реакцию в малых странах. Саммит в Брюсселе и должен был обсуждать вопросы финансовой дисциплины, за которыми незримо присутствовал вопрос суверенитета государств–членов ЕС.

Соответственно встреча Саркози и Меркель в Довиле означала не только их стремление проконсультироваться перед саммитом, но и была символом того, что две эти страны реально претендуют на доминирование, а значит, и на власть во всем ЕС.

С точки зрения интересов данной организации, а также всей зоны евро, это вполне логичная тенденция. Явная аморфность системы управления мешает, например, воспользоваться преимуществами наличия мировой резервной валюты, потому что у зоны евро есть банк, но нет единого политического центра. Поэтому стремление Франции и Германии взять управление на себя вполне логично. Можно согласиться со словами Меркель, которая сказала, что ни одно решение по экономике в Европе не может приниматься без предварительных согласований между Парижем и Берлином.

Но малым странам ЕС такая ситуация не может понравиться, особенно что касается частичной потери суверенитета. Реддинг выразила их страхи перед великими державами.

Самое интересное во всей этой истории, что ЕС логично прошел путь от союза стали и угля, который некогда был создан Германией и Францией через экономическое объединение к новому политическому союзу, в котором, естественно, доминируют все те же немцы и французы. Размер все-таки имеет значение.

Но главный вывод во всей этой истории: если вы задумали интегрироваться с какой-нибудь большой страной, как, например, это сейчас происходит в рамках Таможенного союза, то будьте готовы, что рано или поздно вам придется столкнуться с такой же проблемой, с какой сейчас сталкиваются малые европейские страны. Было бы странным надеяться на равные отношения несопоставимых по размеру стран, если даже в хорошо организованной Европе все равно Германия больше Греции и хотела бы через структуры ЕС влиять на ее политику, пусть даже с самыми благими намерениями.