Самая большая загадка последней киргизской революции заключается в причинах столь быстрого падения режима Курманбека Бакиева. Казалось бы, этот политик, имевший прямое отношение к предыдущей мартовской революции 2005 года, когда был свергнут режим президента Аскара Акаева, должен был сделать соответствующие выводы. По крайней мере, сегодня точно можно сказать, что Бакиев и его окружение были настроены гораздо решительнее Акаева. Последний в критической для себя ситуации так и не решился отдать приказ на применение силы и предпочел бегство. Бакиев же или близкие к нему люди, похоже, не колебались ни минуты, они отдали соответствующий приказ, службы безопасности ему подчинились, отсюда, собственно, стрельба и ожесточение.

Кроме того, киргизская милиция, очевидно, готовилась и к обычному разгону демонстраций, для этого у нее была экипировка, смотревшаяся, кстати, на милиционерах весьма экзотично, а также соответствующая выучка. В обычных условиях этого вполне хватает для разгона не очень хорошо организованной толпы. Радикально настроенные элементы в обществе есть всегда, и мы можем часто наблюдать действия специально экипированной полиции даже в самых демократических странах, например, так часто происходит сегодня в Греции, где население бунтует против жестких мер правительства.

Однако в Киргизии всего этого почему-то оказалось недостаточно, и обычные акции протеста вдруг переросли в широкомасштабное восстание, а все попытки силовых структур остановить его как обычными, так и самыми жестокими методами оказались неэффективными. Причем, что характерно, при Бакиеве у местных спецслужб уже был опыт обращения с многодневными митингами протеста во время попытки вернуться во власть, предпринятой в 2007 году бывшим премьер-министром Феликсом Куловым. Тогда милиция после многих дней стояния нескольких тысяч человек на центральной площади Бишкека без особых проблем разогнала уставших протестантов.

Серьезным преимуществом Бакиева, который после долгой политической борьбы сконцентрировал исключительно в своих руках всю власть в Киргизии, была сплоченность его большого семейного клана, поддержка большей части южных элит из Ошской области и родной для него Джалал-Абадской, и самое главное, его группы ближайшей поддержки. Понятно, что у любого политика на Востоке всегда много людей, которые полностью от него зависят. Однако в условиях стабильного общества обычно этот круг ограничивается самыми близкими. В ситуации же обострения политической конкуренции круг автоматически расширяется. Потому что такой политик начинает искать поддержку большего числа людей, в том числе и способных выйти на улицу, что может помочь организовать давление на власть или на конкурентов. Естественно, что самый простой способ найти такую поддержку заключается в использовании своих земляков, например, с малой родины. Особенностью Киргизии, как и любого другого восточного общества, имеющего в основе родоплеменную структуру, является то, что такой круг почти автоматически формируется вокруг рода или племени. Фактически открытая политическая конкуренция создает условия для восстановления родоплеменной солидарности.

После 2005 года доминирование в Киргизии перешло к южным киргизам. Так, одно из киргизских правительств в 2009 году полностью состояло из южан, чего не могло быть во времена Акаева, который в целом старался балансировать между разными кланами. И даже несмотря на то что в оппозиции также было довольно много выходцев с юга, например, Азимбек Бекназаров или Омурбек Текебаев, все равно общее доминирование в стране оказалось у южных киргизов. Просто Бакиев среди всех южных лидеров оказался самым удачливым и решительным, из лидеров революции 2005 года он смог переиграть в том числе и Бекназарова и Текебаева. Кроме того, бакиевскому клану в итоге, похоже, перешел контроль над всей собственностью, по слухам принадлежащей бывшим родственникам Акаева, так же как и над значительной частью доходного киргизского бизнеса, что опять-таки усилило его позиции. Больше ни у кого в Киргизии после примерно 2007 года не оказалось серьезных денег, способных профинансировать организацию митингов протеста.

Если Бакиев все-таки представлял интересы южных кланов в целом, но в частности его наиболее доверенная группа поддержки находилась среди выходцев из киргизского племени кипчак, проживавших в основном в южной Джалал-Абадской области. Именно из числа кипчаков, очевидно, и формировались наиболее проверенные силовые структуры. В этом смысле Бакиев пошел по пути бывшего президента Туркменистана Сапармурата Ниязова. При нем органы безопасности состояли главным образом из ахальских текинцев, откуда родом был и сам Ниязов, что в определенной степени гарантировало их лояльность. Потому что ахальские текинцы таким образом защищали не Ниязова, а интересы своего сообщества против других туркменских племен – йомудов, эрсари и прочих. Характерно, что именно последние как раз и преобладают в рядах активной туркменской оппозиции.

Важно отметить также, что кипчаки были сравнительно малочисленны, и, что очень показательно, не входили в традиционную систему киргизских племен, разделенных на правое и левое крыло. Еще в начале прошлого века ферганские кипчаки во всех переписях проходили как отдельный народ, затем в процессе национально-государственного размежевания в Средней Азии в 1924 году они распределились между узбеками и киргизами. В традиционной киргизской родоплеменной системе их относили к подразделению ичкилик, стоящему несколько в отдалении от крупных киргизских племен.

В советские времена все это было не очень важно. Однако проживание в Ферганской долине по соседству с оседлыми узбеками и таджиками и их влияние привели к тому, что южные киргизы в целом имели более сплоченную общинную структуру организации общества типа узбекской махалли, нежели их северные собратья. Последние были в большей степени подвержены модернизации, особенно это имело отношение к политической и интеллектуальной элите, сосредоточенной в единственном «европейском» городе страны Бишкеке. Естественно, что те южные киргизы, которые попадали в столицу страны главным образом поодиночке, так как в советские времена было невозможно массовое переселение из села в город и последующее компактное проживание в нем, также подвергались модернизации.

После распада СССР в новой Киргизии продолжилась инерция советского времени. Но с одной существенной поправкой. Приход к власти Акаева в 1990 году был связан не только с его личными качествами, но и поддержкой Турдакуна Усубалиева, бывшего коммунистического лидера советской Киргизии с 1961 по 1985 год и всех близких к последнему управленческих кадров. Усубалиев был выходцем из крупного северного племени сарыбагыш и был заменен в начале горбачевской перестройки южанином Абсаматом Масалиевым. Усубалиев был даже исключен из партии, правда, это решение Москва не утвердила. Фактически Акаева, также выходца из сарыбагышей, предложили именно люди Усубалиева. Таким образом, старая северо-киргизская элита воспользовалась слабостью государства в позднем СССР, чтобы оттеснить южан от власти.

Все годы правления Акаева северян у власти было заметно больше чем южан, но тотального доминирования первых над последними не было. Вспомним хотя бы, что сам Бакиев во времена Акаева был премьер-министром. С учетом весьма характерной для восточных стран практики предоставления должностей и территорий «в кормление» в Киргизии к 2005 году было довольно много относительно самостоятельных кланов, имевших в своем распоряжении некоторые материальные ресурсы.

Первый удар

В начале 2000-х годов изменилась внешнеполитическая ситуация, в бывших социалистических странах началась серия «цветных революций». Сначала в Сербии, затем в Грузии, в 2004-м – на Украине. В организационном плане поддержку им оказывали различные неправительственные структуры, многие из которых подозревали в близости к правительству США. В идеологическом плане они опирались на общественную усталость от неэффективного правления некоторых посткоммунистических лидеров и надежду на демократические перемены. Поэтому в целом революции той поры считаются демократическими, они отражали надежды общества на перемены.

Однако в Киргизии с ее восточной системой организации революция привела к смене одних кланов у власти другими. Поэтому, собственно, она началась на юге страны. Более того, насильственный характер свержения президента Акаева резко ослабил здесь не слишком устойчивые государственные институты. В результате период с 2005 по 2007 год был временем хаоса. Преимущество имел тот, кто мог вывести на улицы больше людей и кто был более решителен. В это время резко выросло влияние криминальных авторитетов и всех, у кого была сила и организация.

Именно это беспокойное время во многом привело к началу процессов восстановления прежней родоплеменной структуры организации киргизского общества. Поэтому периодические заявления вроде тех, что во время выборов в парламент делала дочь Акаева Бермет, о том, что сарыбагыши всегда доминировали в Киргизии, или разговоры о том, что некий Нурлан Мотуев, захвативший угольный разрез в Кара-Кече, является лидером саяков, отражали только верхушку айсберга. Самый простой способ самоидентификации в бывшем родоплеменном обществе – это возвращение к истокам, тем более в ситуации, когда мир вокруг становится небезопасным и не слишком стабильным.

В этот период борьбы кланов друг с другом у южан было преимущество, так как именно они были в авангарде революции 2005 года. Кроме того, они были более организованы. Представители же северных кланов оказались застигнутыми врасплох теми событиями, и все их последующие попытки добиться реванша оказались неудачными.

Надо сказать, что Бакиев в этот период проявил большую гибкость в политических вопросах. Он смог переиграть своих северных партнеров по революции. Так, ему удалось, опираясь на южную солидарность, убедить неформального лидера северян Феликса Кулова не участвовать в президентских выборах в обмен на должность премьер-министра. Затем в феврале 2007 года он переиграл уже Кулова, создав условия для перехода того в оппозицию, но одновременно назначив на должность премьера выходца из северного племени солто, к которому принадлежал и сам Кулов.

Одновременно в Киргизии в 2005–2007 годах активно физически ликвидировали криминальных авторитетов. Фактически восстанавливалась вертикаль власти, соответственно это встречало поддержку и у населения, уставшего от потрясений и за пределами Киргизии. И для России, и для США, и для Казахстана было гораздо предпочтительнее иметь дело с авторитетной властью, ответственной за положение дел внутри страны. Поэтому, собственно, Москва во время открытого конфликта Кулова с Бакиевым в 2007 году все-таки поддержала последнего, хотя Кулов и говорил о своих связях с Россией.

В результате к 2008 году Бакиев стал единственной доминирующей силой в Киргизии. Силовые органы во главе с его братом контролировали положение дел в стране и делали это довольно жесткими методами. Так, оппозиция обвиняла их в целом ряде убийств. В правительстве доминировали южане, часть южных элит получила посты в обмен за поддержку. Правда, другие, такие как Текебаев и Бекназаров, были активной частью оппозиции.

Бакиев уже мог позволить себе маневры в отношениях с великими державами. В начале 2009 года он подписал соглашение с Россией о списании долгов, кредите в 2 млрд. долларов. Судя по всему, в обмен он должен был закрыть американскую базу в Манасе. Эпопея вокруг базы продолжалась до лета, когда совершенно неожиданно ее переименовали в Центр транзитных перевозок и оставили на месте.

Для Москвы это был серьезный удар. К тому же в это самое время заметно ухудшились отношения России с Узбекистаном, который в своих отношениях с Западом в целом преодолел негативные последствия Андижанских событий 2005 года. Картина складывалась таким образом, что Москва теряла свое влияние в регионе Центральной Азии.

Надо отдать должное российскому руководству, оно предприняло в своих отношениях с Бакиевым вторую попытку. Осенью 2009 года было заявлено о создании в Ошской области российской военной базы. Это позволяло решить сразу несколько проблем. С одной стороны, сгладить негативное впечатление от провала планов по выводу американской базы из Манаса. С другой – присутствие российских войск в Ошской области подтверждало ее влияние в Центральной Азии. Кроме того, Россия оказывалась в стратегически важном районе Ферганской долины.

Однако и здесь Бакиев подвел ожидания Москвы. Сначала Бишкек настаивал на том, что базу надо открывать не в Ошской области, а в южном Баткене. Именно последний был объектом нападения со стороны боевиков Исламского движения Узбекистана в 1999 и 2000 годах. Затем в начале этого года вообще было объявлено о создании на юге с помощью США некоего центра по подготовке киргизского спецназа. Понятно, что в Москве это было воспринято крайне негативно.

Несомненно, Киргизия имела право на проведение многовекторной политики, но очевидно, что такая политика не терпит резких движений, требует гибкости и высокого качества ее проведения. В противном случае, из субъекта внешней политики можно стать ее объектом, где великие державы выясняют свои отношения.

Одновременно Киргизия умудрилась испортить отношения еще и с Казахстаном. Наверняка на Астану крайне негативное впечатление произвела демонстративная казнь в Алматы в декабре 2009 года журналиста из Киргизии Геннадия Павлюка, которого выбросили из окна многоэтажного дома на центральной улице Фурманова. Причем впоследствии Текебаев утверждал, что при встрече с представителями казахстанских следственных органов ему показали фотографию человека из киргизских спецслужб, подозреваемого в организации этого преступления.

Хотя сам Бакиев был уверен в устойчивости своих позиций как внутри страны, так и в ее отношениях с внешними силами. И меньше всего он полагал, что система может рухнуть в считанные дни.

Просто бунт?

Далее события разворачивались как в калейдоскопе. 24 марта по всем российским СМИ прошла череда материалов, весьма критических по отношению к Бакиеву. 1 апреля компании ТНК-ВР и «Газпромнефть» прекратили поставки топлива в Киргизию, ссылаясь на распоряжение Таможенного комитета России. 6 апреля в Таласе в Чуйской долине начался митинг, затем в Бишкеке арестовали практически всех лидеров оппозиции, а в Талас вылетел министр внутренних дел Молдамуса Когантиев. 7 апреля в Бишкеке уже стреляли в демонстрантов, последние открыли огонь в ответ, похоже, захватили оружие и начали атаку правительственных зданий. Ночью Бакиев улетел на юг Киргизии в Джалал-Абад. 8 апреля все закончилось массовым мародерством и полным параличом власти.

Вызывают вопросы несколько моментов. Очевидно, что главные события произошли в Таласе 6 апреля. Здесь местными жителями были захвачены министр внутренних дел и вице-премьер. Как такое стало возможно? По мере развития событий в Таласе туда были переброшены отборные части милиции из Бишкека, здесь был сам глава МВД. Каким образом неорганизованная толпа смогла вдруг справиться с подготовленными и хорошо экипированными милиционерами? Тем более что власти явно были готовы применить силу, и самое главное, они были готовы к любому развитию ситуации, а разгон толпы протестующих в небольшом городе явно не относится к особенно сложным задачам для хорошо организованной милиции.

Собственно события в Таласе 6–7 апреля и являются ключом к пониманию всей последней киргизской революции. Здесь был захвачен министр Когантиев и вице-премьер Акылбек Жапаров, ответственный в правительстве за силовой блок, что наверняка парализовало систему управления киргизской милицией. Если же таласцам удалось захватить министра, значит, они смогли каким-то образом справиться с отрядами милиции специального назначения, присланными из Бишкека для разгона демонстрации со всеми их дубинками, слезоточивым газом и светошумовыми гранатами. Соответственно на следующий день в столице специальной милиции не хватало. И в дело пошли подразделения Службы государственной охраны, возглавляемой Жанышем Бакиевым. И именно в этот момент началась стрельба.

Тонкий момент заключается в том, кто первый открыл огонь. Бакиев сегодня утверждает, что это сделали люди с улицы, оппозиция – что первыми начали стрелять люди брата президента. Вопрос не в том, кто начал стрелять первым, вопрос в том, почему вдруг развитие событий пошло именно по такому сценарию, почему у демонстрантов вообще оказалось оружие, которое позволило им начать настоящее сражение с милицией? Если они захватили его у бишкекской милиции после того как она открыла огонь, то это очень храбрые люди или очень хорошо организованные, способные пожертвовать некоторыми своими соратниками в решительном штурме позиций открывших стрельбу стражей правопорядка. Если они взяли оружие в Таласе, то как они смогли это сделать и – другой вопрос – так быстро доставить его в Бишкек? Это тоже требует хорошей организации. Если же они захватили его в других местах, например на армейских складах, то это совсем другое дело.

В общем, ситуация очень неоднозначная. В любом случае маловероятно, что просто стихийный бунт толпы смог бы смести со своего пути государственные силовые структуры, которые специально готовились к подобному развитию ситуации и при этом были настроены весьма решительно. Кто-то из демонстрантов или в Таласе, или Бишкеке, а может быть, и в обоих случаях, был очень хорошо организован, возможно, что и предварительно вооружен.

Просто бунт?

Характерно, что в этот раз революция началась с севера, что в целом отражает недовольство северян доминированием во власти южан. Точно так же в прошлый раз революция началась с юга, что говорило о недовольстве уже южан властью северян. Правда, были и исключения. Так, кроме северных областей (где собственно и началась вторая киргизская революция) против власти Бакиева сразу же выступил Аксыйский район Джалал-Абадской области – малая родина видного оппозиционера Бекназарова. Весь остальной юг предпочел дождаться исхода противостояния в Бишкеке.

В целом южане не продемонстрировали большого энтузиазма в защите Бакиева. В принципе это можно объяснить тем, что повышение тарифов на коммунальные платежи (а это стало поводом к восстанию) затрагивает юг, так же как и север. Кроме того, многие южане находятся на заработках в России и ухудшение отношений с последней при Бакиеве не может не вызывать у них определенного беспокойства. Но возможно, самое главное заключается в том, что Бакиев представляет интересы в первую очередь кипчаков, которые не слишком многочисленны и не очень влиятельны в рамках традиционной системы организации южного киргизского общества. Поэтому свержение Бакиева и его окружения не вполне воспринимается на юге, как удар по их интересам. По крайней мере, южане не готовы вступать в конфронтацию с севером за Бакиева, кроме тех из них, кто находился на службе в силовых структурах государства.

В целом развитие конфликта в Киргизии не похоже на ситуацию в 2005 году. Бакиев в отличие от Акаева бежал не за пределы страны, а на свою малую родину – в Джалал-Абад. Здесь он заявил, что готов защищаться, и это поставило нынешнее временное правительство в Бишкеке в очень трудное положение. Оно готово выпустить в эмиграцию самого Бакиева, но не его братьев и окружение, которых обвиняют в расстреле демонстрантов в Бишкеке. В то же время Бакиев явно не был готов сдать родственников. Кроме того сразу после событий 6–7 апреля у Бакиева не было определено ни одной страны назначения. По крайней мере, в Россию, куда в 2005 году отправился Акаев, путь ему явно заказан. США также не были готовы принять Бакиева, им важно сохранить базу в Манасе, а для этого нужны хорошие отношения с новыми властями в Бишкеке. После звонка госсекретаря США Хиллари Клинтон главе временного правительства Розе Отунбаевой с выражением поддержки дорога в США Бакиеву закрыта.

Поэтому до 15 апреля Бакиев фактически вел торг по двум моментам – либо на право ему или его окружению в том или ином качестве остаться в политической жизни Киргизии, либо на возможность покинуть страну. При этом частью торга является согласие той или иной страны принять его.

Для торга у Бакиева были свои козыри. Даже если остальной юг Киргизии его не поддержал бы, он всегда мог полагаться на своих родственников и выходцев из племени кипчаков. Многим из них отступать было некуда, они наверняка хорошо вооружены, а горная местность недалеко от Джалал-Абада давала им возможность успешно противостоять любому возможному наступлению. Кроме того, у Бакиева должно быть очень много денег, чего могло хватить на длительный срок.

В любом случае захват бывшего президента потребовал бы организации войсковой операции, на что временное правительство не могло пойти. Проще договориться. Например, сам Бакиев покидает Киргизию, а его люди получают амнистию. Однако ценой такой договоренности стал бы практически автономный статус бакиевских кипчаков, которые наверняка будут ставить условием достижение соглашения о сохранении оружия, например в статусе местной милиции, что может быть первым шагом к дезинтеграции страны. Напомним, что в Таджикистане часть бывшей оппозиции в горах в Гармском районе числится в составе милиции и практически не подчиняется государству. Аналогичная ситуация в Афганистане, где группы влияния на местах контролируют милицию и местные вооруженные формирования. Киргизия, похоже, также могла пойти по этому пути.

Так или иначе любое сопротивление Бакиева и его людей было опасно как для временного правительства, которое не могло начать процессы восстановления государственных институтов, так и для России, США и Казахстана, которые также были заинтересованы в быстрейшем урегулировании ситуации.

В результате торга между Бакиевым и временным правительством при посредничестве России, США и Казахстана и были достигнуты договоренности. Вечером 15 апреля Бакиев покинул Киргизию, и направился в казахстанский Тараз, где, похоже, и написал заявление об отставке.

Главный итог киргизской революции заключается в том, что здесь с каждым разом все больше дискредитируются государственные институты. После первой революции Бакиев смог их восстановить в еще более концентрированном виде, чем было при Акаеве, но его правление оказалось неэффективным и это, возможно, более важно, нежели то, что при нем в Киргизии провалились планы построения демократического общества. Теперь Киргизия делает вторую попытку. Бывшая оппозиция снова намерена реализовать демократическую мечту, но суровая реальность вполне способна принести новые разочарования.

В результате второй революции наверняка завершится процесс реанимации прежней родоплеменной структуры. В выборном процессе будут участвовать не отдельные граждане, с их социалистическими, либеральными или консервативными взглядами, и не элитные кланы сами по себе, а последние в союзе со своими общинами и родственниками. И ценой вопроса будет власть, собственность и влияние «своих» над «чужими».

Не решает эту проблему даже переход к парламентской республике, о котором сейчас говорят лидеры бывшей оппозиции, тогда теоретически никто не сможет единолично взять власть в свои руки. Так, предполагается, что победившая партия сможет получить максимум 50 процентов плюс один мандат в парламенте, все остальное будет разделено между другими партиями, а роль президента сведется к представительским функциям. Однако партий будет очень много и большинство из них будет представлять своих избирателей на местах – южан, северян, того или иного племени и так далее. Итогом станет предсказуемая слабость власти и постоянное обострение политической конкуренции с использованием самых разных, в том числе и весьма жестких методов борьбы.

Тем более что на повестке дня будут стоять вполне конкретные вопросы. Например, к кому теперь перейдет контроль над бизнесом Бакиевых, над банками, СМИ, сотовыми компаниями, другими предприятиями потребительского рынка, кто будет контролировать базары, производство контрафакта, кто займет таможню и т. д. Цена вопроса не только деньги, но и влияние на политические процессы в стране, возможность поддерживать лояльных людей из своего клана или племени. Естественно, что у многих из нынешних победителей есть свои виды на все эти лакомые куски. Соответственно и борьба за наследство будет жесткой и, возможно, без правил.