eng  rus 
 
Большие маневры
Ровно 70 лет назад, летом 1940 года, Латвия, Литва и Эстония стали советскими республиками. Так закончились их первые два десятилетия независимости в новейшей истории. Между тем до сих пор нет единого мнения по поводу того, что же тогда произошло – оккупация, как сегодня уверяют на Западе, народное волеизъявление жителей Прибалтики, как утверждали всегда в официальной советской историографии, или же маленькие европейские государства просто оказались пешками в геополитических играх крупных держав?
Автор: Евгений Пастухов
Локация: Алматы
Номер: №11-12 (24-25) 2010

Секретные договоренности

Утрату прибалтийскими странами суверенитета так или иначе связывают с Договором о ненападении между Германией и СССР, подписанным 23 августа 1939 года. В преддверии новой мировой войны Берлин и Москва готовились к переделу границ в Европе. Согласно дополнительным протоколам документа, известного также под названием «пакт Молотова – Риббентропа», в сфере жизненных интересов Советского Союза оказалась вся Прибалтика, а также восточная часть Польши и Бессарабия. Когда в конце сентября того же года в Москву прибыл министр иностранных дел Эстонии Карл Сельтер для подписания двустороннего соглашения о торговле, ему неожиданно предложили заключить договор о взаимной помощи, согласно которому СССР мог создавать военно-морские и военно-воздушные базы на эстонской территории. «Если Эстония не согласна на военный союз, мы обеспечим свою безопасность другим способом, без вашего согласия», – заявил Вячеслав Молотов своему эстонскому коллеге.

Молотов не стал раскрывать все карты, но к этому времени нарком обороны маршал Клим Ворошилов уже отдал приказ о «немедленном сосредоточении сил в направлении эстонско-латвийской границы». Ленинградскому военному округу ставилась конкретная боевая задача – «нанести мощный удар по эстонским войскам».

Однако военной операции не потребовалось. 28 сентября 1939 года советско-эстонский договор о взаимопомощи сроком на десять лет был подписан. В начале октября аналогичные соглашения охватили Латвию и Литву. СССР и прибалтийские республики «обязались оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе военную, в случае возникновения прямого нападения или угрозы нападения со стороны любой великой европейской державы». Помимо прочего оговаривался порядок ввода советских войск на территорию прибалтийских стран – «отдельными гарнизонами до 25 тысяч наземных и воздушных вооруженных сил».

Можно сказать, что власти прибалтийских государств не смогли выдержать напора Кремля. Но не исключено также, что прецеденты территориального переустройства Чехословакии и Польши не оставили руководству Латвии, Литвы и Эстонии никаких иллюзий относительно собственной судьбы. В невероятно сложных условиях они просто пытались выбрать меньшее из двух зол. Между Гитлером, который в марте 1939 года под угрозой силы отобрал у Литвы Клайпеду – второй по величине литовский город, и Сталиным, который поначалу обещал не менять общественное и государственное устройство прибалтийских стран. Так, советским дипломатам и военнослужащим было запрещено вмешиваться во внутренние дела пока еще независимых республик Прибалтики. 14 октября 1939 года Молотов указал полпреду в Каунасе Н. Г. Позднякову: «Всякие заигрывания и общения с левыми кругами прекратите». 21 октября нарком иностранных дел еще раз напомнил, что «малейшая попытка вмешаться во внутренние дела стран пребывания повлечет строжайшую кару на виновного. Следует отбросить как провокационную и вредную болтовню о «советизации» Прибалтики».

Впрочем, подобная политика, скорее всего, объяснялась нежеланием Москвы портить и без того натянутые отношения с Англией и Францией. Уже тогда Сталин не скрывал: «В пактах о взаимопомощи мы нашли ту форму, которая позволит нам поставить в орбиту влияния Советского Союза ряд прибалтийских стран. Но для этого нам надо выдержать – строго соблюдать их внутренний режим и самостоятельность. Мы не будем добиваться их советизации. Придет время, когда они сами это сделают».

В Кремле, похоже, действительно полагали, что нашли изящную формулу давления на Прибалтику. Чтобы Советский Союз не заподозрили в проведении экспансионистской политики, по настоянию Сталина были строго соблюдены все необходимые юридические и дипломатические формальности для дальнейшей аннексии прибалтийских республик. К примеру, Пакт о взаимопомощи между СССР и Латвией не только был в установленном порядке утвержден латвийским правительством, но и как международный документ зарегистрирован в Лиге Наций – предтече ООН.

В целом западный мир, если и усомнился в целесообразности подобных соглашений, но виду не подал. Возможную потерю странами Прибалтики своей независимости Уинстон Черчилль, например, воспринимал как «закономерное событие». «Россия, – говорил он, – проводит холодную политику собственных интересов».

Между тем Москва пыталась подсластить горькую пилюлю. Все прибалтийские страны получили возможность расширить выгодную торговлю с СССР, в частности, закупать необходимые для себя товары и гарантированно сбывать собственную продукцию. Так, Советский Союз поставлял той же Латвии сахар, хлопок, чугун и сталь, нефть и сельхозмашины, а взамен покупал у нее свинину, масло, картон, бумагу и вагоны. Неплохо зарабатывали местные предприниматели и на поставках товаров и услуг советским военнослужащим, которых на границе встречали в торжественной обстановке. По крайней мере так утверждает командующий войсками Ленинградского ВО К. Мерецков в своем донесении Ворошилову: «После взаимных приветствий оркестры исполнили – с нашей стороны «Интернационал», с эстонской стороны – эстонский национальный гимн, одновременно с этим с обеих сторон были произведены орудийные салюты».

Уроки геополитики

Казалось, для Москвы все складывалось очень удачно. Однако формула, сработавшая в отношении Латвии, Литвы и Эстонии, неожиданно дала сбой с Финляндией. 12 октября 1939 года Кремль обратился к Хельсинки с предложением заключить пакт, идентичный тому, что был только что подписан с тремя прибалтийскими республиками. Согласно документу, в Финляндии также должен был быть размещен ограниченный контингент советских войск, переданы в аренду острова в Финском заливе и полуостров Ханко. Помимо этого Сталин планировал обменяться частью территорий. Дело в том, что он стремился любой ценой прикрыть подступы к Ленинграду и отодвинуть финскую границу на Карельском перешейке, чтобы город на Неве был вне опасности обстрела тяжелой артиллерии. Граница, напомним, проходила всего в 32 километрах от Ленинграда.

В обмен на территориальные изменения Кремль даже предлагал отдать Финляндии вдвое больше земель – пять с половиной тысяч квадратных километров, вместо 2,7 тысячи. Но финны отвергли предложение. Тонкость ситуации состояла в том, что размен был крайне невыгодным для Хельсинки. Хотя финны и получили шанс расширить свои границы в самом узком ее месте, в действительности им уступали малозаселенные области в обмен на зону с развитой военно-экономической инфраструктурой. К СССР должна была перейти и знаменитая «линия Маннергейма». Но больше всего руководство Финляндии беспокоила судьба базы на полуострове Ханко. Совместно с позицией на другом берегу советские войска могли полностью перекрывать пролив. По большому счету, от финнов требовали поступиться своими стратегическими интересами в пользу могущественного соседа. Когда они отказались, Сталин дал «добро» на начало боевых действий, заметив: «Мы ничего не можем поделать с географией».

За нападение на Финляндию СССР исключили из Лиги Наций. Американский журналист Уильям Ширер, работавший тогда в Германии, написал в своем «Берлинском дневнике»: «Великий защитник рабочего класса, страстный агитатор против «фашистской агрессии», праведный борец за «добросовестное и точное соблюдение договоров» набросился на самую порядочную демократию в Европе, нарушив дюжину «торжественных» обязательств. Все нравственные основы в международных отношениях, которые закладывали для себя Советы в последнее десятилетие, рухнули как карточный домик. Сталин поставил себя на одну доску с Гитлером, Муссолини и японцами. Советская внешняя политика оказалась такой же «империалистической», как царская».

Зимняя война, закончившаяся в марте 1940 года поражением Финляндии, и последовавшее вскоре наступление Германии на Францию и Скандинавские страны кардинально изменили ситуацию и расклад сил в Европе. Опасаясь дальнейшего продвижения германских войск в восточном направлении, Сталин решил действовать. 30 мая 1940 года в газете «Известия» появилась статья «Сообщения НКИД о провокационных действиях литовских властей». В ней перечислялись случаи исчезновения красноармейцев из частей, расквартированных в Литве. Уже 7 июня по тревоге были подняты войска Ленинградского, Калининского и Белорусского военных округов. К границе с прибалтийскими государствами устремились 360 тысяч советских солдат и офицеров, а также артиллерия, танки и самолеты.

Через неделю Москва вручила Литве, Латвии и Эстонии ультиматум, в котором содержались требования сменить правительства, которые, дескать, «испытывают прогерманские настроения» и допустить на свою территорию Красную армию. 14 июня 1940 года Молотов принял главу литовского МИДа Юозаса Урбшиса и зачитал ему соответствующее заявление советского правительства. «Должен вас предупредить, – сказал советский нарком, – что если ответ задержится, то в Литву будут двинуты войска, и немедленно. Говорили раз, говорили другой, потом – третий раз, а дела со стороны литовского правительства не видно. Пора прекратить шутить».

На следующее утро Урбшис сообщил Молотову, что литовское правительство приняло все требования Кремля и ушло в отставку. 16 июня Молотов встретился с латвийским и эстонским посланниками, с которыми тоже особо не церемонился. К исходу следующего дня командующие вооруженных сил Латвии, Литвы и Эстонии подписали соглашения «О дополнительном размещении советских войск». Таким образом была подведена черта под двадцатилетней историей существования трех независимых республик, а 17 июня сегодня отмечается в странах Прибалтики как дата национального траура и «День оккупации».

Печальные страницы истории

Впрочем, некоторые ученые, как российские, так и европейские, считают, что «оккупации не было», поскольку Красная армия вошла в Прибалтику согласно договоренностям октября 1939 года. Более того, в июле 1940 года в странах были проведены относительно честные парламентские выборы, на которых победили представители популярных коммунистических партий. Именно новый состав законных правительств и парламентов без каких-либо серьезных дебатов проголосовал за присоединение к СССР.

Справедливости ради надо отметить, что реакция общественности трех государств и вправду была самой противоречивой. Кто-то надеялся на сближение с Германией, другие рассчитывали, что альянс с СССР временный, другие не скрывали просоветских настроений. В шифротелеграмме от 21 июня 1940 года британский дипломат К. Орд, работавший в Латвии, сообщал Лондону: «Братание между населением и советскими войсками достигло значительных размеров». А 26 июля лондонская «Таймс» отмечала: «Единодушное решение прибалтов о присоединении к Советской России отражает не давление со стороны Москвы, а искреннее признание того, что такой выход является лучшей альтернативой, чем включение в новую нацистскую Европу».

Некоторая часть прибалтийского населения действительно испытывала эйфорию от того, что ей удалось избежать угрозы со стороны Гитлера. С присоединением к СССР связывались также и определенные надежды на улучшение экономической и политической жизни. Ведь на фоне правивших в Прибалтике авторитарных режимов, пришедших к власти в результате переворота, коммунисты, как это ни странно, выглядели либералами.

Однако эйфория оказалась преждевременной. Побывав в СССР, латышские, литовские и эстонские коммунисты поразились тому, что в социалистическом государстве народ в целом жил намного хуже. Красноармейцы тоже нередко сравнивали условия жизни, причем не в пользу Советского Союза. Серьезное разочарование в социалистических реформах и последующие массовые репрессии в новых советских республиках вообще привели к тому, что значительная часть жителей Прибалтики отвернулась от Москвы и даже приветствовала в июне 1941 года наступающие немецкие войска как освободителей. В конечном итоге во Второй мировой войне прибалты оказались по обе стороны фронта – в советской и германской армиях. Причем большинство из тех, кто воевал на стороне нацистской Германии, сегодня уверяет, что боролся за независимость прибалтийских государств.

В некоторых странах бывшего СССР, прежде всего в России, так не считают. Москва к тому же категорично отрицает и сам факт «оккупации Прибалтики». Историки и политики давно пытаются найти компромисс в оценках и трактовках событий семидесятилетней давности, но сделать это по разным причинам пока не получается. Слишком много накопилось претензий у Прибалтики к России и наоборот.

Между тем очевидно другое. Большая политика, по общему признанию, – вообще дело довольно циничное, а геополитические процессы перед Второй мировой войной были циничны вдвойне. И это понятно, ведь речь шла о выживании и любые средства считались приемлемыми. Каждый отстаивал свои интересы, не считаясь с интересами других. Помимо решения стратегических задач, Сталин был уверен, что присоединяя Прибалтику к СССР, он «возвращает исконно русские земли», ведь согласно Ништадтскому миру 1721 года Россия не только завоевала эти территории и часть Финляндии у шведов, но и купила их, заплатив 2 млн. талеров. Другими словами, аннексия Прибалтики для Сталина была чем-то вроде присоединения Германией родственной ей Австрии.

На австрийский аншлюс, как и расчленение Чехословакии, мировое сообщество смотрело сквозь пальцы. Больше того, британо-французская политика умиротворения, приведшая к неоднозначным «Мюнхенским соглашениям», позволила Германии из безоружной, практически разоренной страны превратиться в сильную в военном отношении и крупнейшую по численности державу в Западной Европе. Гитлер продолжал крепить свое государство и расширять его пределы, пока британские и французские лидеры ждали, когда же он обратит свой взгляд на Советский Союз.

Запад не захотел ссориться и со Сталиным из-за трех маленьких республик, опять же надеясь на скорейшее вооруженное столкновение Берлина и Москвы. Между тем нельзя сказать, что только политика крупных держав выглядела тогда такой неприглядной. На тот момент было много желающих воспользоваться правом сильного. К примеру, польские радикалы выступали за «марш на Ковно», иначе говоря за полную аннексию соседней Литвы. Помимо этого польское руководство добивалось для себя африканских колоний. А в конце 1938 года Варшава приняла участие в разделе Чехословакии, потребовав отдать ей Тешинскую область. Что касается прибалтов, то, например, литовские политики довольно быстро согласились вступить в блок с Москвой, едва им намекнули, что СССР отберет для них захваченные Польшей Вильно (Вильнюс) и Виленскую область.

В общем, в 1930-е годы многие, если не все, действовали исходя из логики, кто сильнее, тот и прав. Нужно было только заручиться покровительством самого сильного и влиятельного союзника. Впрочем, трагедия прибалтийских государств заключалась не столько в том, что их существование целиком и полностью зависело от могущественных соседей, сколько в том, что у тогдашней военно-политической элиты не хватило смелости хотя бы попытаться дать отпор агрессору. Никто не захотел брать на себя ответственность и рискнуть своей жизнью и жизнями других, чтобы потом у них было моральное право заявить, что они вели справедливую войну за свободу и независимость своего государства. И уж тем более нельзя оправдывать этим свою службу в частях СС, в составе которых прибалты занимались помимо прочего уничтожением мирного населения в западных областях СССР.

В каком бы трудном положении ни оказались прибалтийские государства, у них все же был выбор – не просто сдаться на милость победителю, а хотя бы оказать символическое сопротивление. Как это сделала Финляндия, ситуация у которой была ничем не лучше, чем у ее соседей. По некоторым данным, широко разрекламированная как неприступная «линия Маннергейма» имела серьезные бреши. Так, главная полоса обороны состояла из 25 узлов сопротивления, насчитывавших 280 дотов и 800 дзотов. Однако только 130 дотов были боеготовы и лишь 8 имели артиллерийское вооружение. На промежуточной и тыловой полосе были пригодны к использованию только 10 дотов и 98 дзотов. Таким образом, плотность укреплений была примерно в десять раз ниже, чем на «линии Мажино». Эксперты уверяют, что при грамотно организованном наступлении хорошо подготовленной армии, имеющей подавляющее превосходство в танках, артиллерии и авиации, «линия Маннергейма» не представляла собой серьезного препятствия.

Осенью 1939 года советская армия имела преимущество и в живой силе, и в технике, и все же СССР очень дорого заплатил за победу в финской войне. Красная Армия потеряла свыше 289 тысяч человек, из них 74 тыс. убитыми и 17 тыс. пропавшими без вести. Общие потери в финских войсках за время войны: 26 662 погибших и почти 40 тысяч раненых. Интересно, что Карл Густав Маннергейм был одним из немногих в финском правительстве, кто выступал против войны с СССР. Он писал: «Финляндии было бы гораздо выгоднее передвинуть, за компенсацию, разумеется, государственную границу от Петербурга на несколько миль западнее». Однако он же после окончания советско-финской войны в своем обращении к народу сказал: «Если теперь двести тысяч наших врагов покоятся под ледяным покровом, то вины на вас нет. Вы не ненавидели их, вы не желали им зла, вы только соблюдали жестокие законы войны: убить или пасть самому».

Тэги: история, СССР, Вторая мировая война


Оценка: 5.00 (голосов: 1)



Похожие статьи:
15.06.2010   Южный крест


Комментарии к статье:


Имя:
E-Mail:
Комментарий:   

Республика Казахстан
г. Алматы, 050010
Главпочтампт, а/я 271
тел./факс: +7 (727) 272-01-27
272-01-44
261-11-55
Перепечатка материалов, опубликованных в журнале
"Центр Азии", и использование их в любой форме, в том числе
в электронных СМИ, допускается только с согласия редакции.

Designed and developed by "Neat Web Solution"