Все уже хорошо?

Среди аналитиков разве что ленивый не говорил о том, что Казахстан успешно преодолел кризис благодаря эффективной линии государства и накопленным ресурсам Национального фонда. На «входе» экономика страны имела полный набор негативных факторов. Лопнул спекулятивно-кредитный пузырь колоссальных объемов, что создало прямую угрозу дестабилизации внутреннего валютного рынка (Казахстан был единственной страной в СНГ, где банки заняли за границей так много – отношение банковских активов к ВВП составляло порядка 100 процентов; по этому показателю страна занимала третье место в мире после Чехии и Хорватии). Обвал перегретых рынков недвижимости и земли привел к бегству капитала и коллапсу нескольких системных банков. Решить все возникшие проблемы могло только государство. Между тем при его колоссальной зависимости от экспортных цен на сырье цены резко упали, а сырье составляет 90 процентов экспорта Казахстана: нефть и нефтепродукты – 35–36, руды – 12 и цветные металлы – 17 проц.

На «выходе» из кризиса Казахстан может записать себе в актив решенные проблемы с внешним долгом банков (только списания по внешним займам составили около 13 млрд. долл.) и в целом вполне устойчивую финансовую систему, которая была реанимирована благодаря поддержке государства. В целом на преодоление последствий кризиса Астана потратила порядка 19 млрд. долларов из Национального фонда. В итоге правительство вошло во все стратегические отрасли, стало основным инвестором новых проектов и гарантом стабильности. В кризис Казахстан продолжал строить дороги, города, электростанции, и главным инвестором выступало государство. Благодаря массированным бюджетным инвестициям страна имеет минимальный груз социальных проблем, в отличие от большинства стран Европы. Наконец, доходы от экспорта сырья позволяют государству инвестировать в инновационные проекты: Астана развернула масштабную программу форсированной индустриализации.

Успешность антикризисной программы Казахстана действительно приятно осознавать. Да и перспективы ухода экономики от тотальной сырьевой зависимости за счет создания современных индустриальных предприятий выглядят заманчиво. Но все эти позитивные факты следует рассматривать в контексте той общей ситуации, которую переживает мировая экономика. На такую избитую тему, как пережитый нами кризис, сегодня также стоит посмотреть немного с иной стороны.

Старая тема качества

Вспоминая «пусковые механизмы» этого кризиса и его предысторию, наблюдатели сходятся в том, что его первопричиной был крупнейший в мировой истории кризис перепроизводства. В разных странах имело место избыточное производство всевозможных товаров. Например, в Казахстане построили слишком много элитного жилья, в Японии и Западной Европе произвели слишком много автомобилей, электроники, гаджетов и прочих потребительских товаров. Технологический бум, начавшийся на Западе с 1980-х годов, привел к тому, что как развитые, так и развивающиеся страны за 10–15 лет построили слишком много новых производств. Интенсивные технологии в электронике, автопроме позволили выпускать много дешевых товаров с высокой добавленной стоимостью. В результате производители завалили мировой рынок огромными избыточными объемами товаров – избыточными потому, что на них не создан спрос, обеспеченный реально заработанными деньгами. Этот спрос обеспечивался кредитами, а кредитный пузырь, в свою очередь, накачивался банками за счет бурного роста так называемых «виртуальных» денег – рынка долговых обязательств, закладных, деривативов. Журнал Global Finance приводил расчеты, согласно которым избыточное кредитование перед кризисом достигало в мире порядка 15 трлн. долл. ежегодно.

Когда пузырь лопнул, оказалось, что реальных денег намного меньше. Избыточный спрос упал, но вся штука в том, что обслуживающие его производства никуда не делись. В результате правительства повсеместно столкнулись с ворохом социальных проблем. Банкротство гигантов вроде Ситибанка или General Motors в США, «Тойоты» или «Фуджи хеви индастриз» в Японии, банков «ТуранАлем» или «Альянс» в Казахстане несло экономикам угрозу системной дестабилизации. Правительства не могли на это пойти. Чтобы снять напряжение, у них не было иного варианта, кроме как продолжать искусственно поддерживать спрос. То есть по сути сейчас в мировой экономике имеет место та же самая история с избыточным кредитованием, что и до кризиса, только вместо банков источником дополнительного кредита стали правительства. Они продолжают финансировать избыточный спрос. Эту ситуацию также легко проследить в Казахстане: государство через льготные госкредиты, программы поддержания занятости, рефинансирования ипотеки, поддержки малого бизнеса и т. д. обеспечивает финансирование дополнительного спроса. Фонд «Самрук-Казына», решив долговые проблемы банков, кредитует экономику через свои структуры и институты развития.

Конечно, государственные инвестиции не идут в какие-то сомнительные секторы. В Казахстане не финансируют спекуляции, и это вполне логично. Бюджетные инвестиции направляются в программы модернизации, в инновационные производства, металлургию высоких переделов, машиностроение, сельское хозяйство. И здесь возникает первый вопрос: если цены на нефть упадут, как это было в 2008 году, то какой будет судьба инвестиционных программ? По сути, такой сценарий означает повторение кризисной ситуации трехлетней давности, с той разницей, что обязательства государства будут значительно выше. Государству придется одновременно стабилизировать макроэкономику, поддерживать ведущие компании, а также на нем будет лежать груз программ модернизации. Ответ на этот вопрос важен в контексте той нестабильности, которая наметилась в мировой экономике с началом недавнего инвестиционного кризиса в Китае. Сценарий выглядел как продолжение мирового тренда: китайские банки «перегрели» индустрию и стройку. Строители построили дорогие и невостребованные квадратные метры, индустрия произвела колоссальные избыточные объемы товаров, на которые нет достаточного спроса. Опасения участников недавнего Давосского форума касались того, что при падении китайского спроса на нефть и металлы мировые рынки могут потерять точку опоры. Пессимисты предупреждали, что дело может закончиться обвалом нефтяных котировок. Конечно, все это пока лишь прогнозы, но готовы ли в Казахстане к такому варианту развития событий?

Второй вопрос состоит в том, насколько просчитаны потенциальные рынки сбыта для продукции казахстанских предприятий «новой индустрии». Не выйдет ли так, что многие индустриальные проекты не выдержат конкуренции с соседями из Китая или России? В Казахстане стремятся развивать индустрию конечных переделов в металлургии, нефтегазовой отрасли. Но таких производств за последние годы очень много создано и в Китае, и в других восточноазиатских странах с низкой стоимостью трудовых ресурсов. Выдержат ли наши конкуренцию с ними, учитывая, что качество проектов в Казахстане остается большой проблемой?

Здесь можно вспомнить недавнюю полемику в Министерстве нефти и газа и НК «КазМунайГаз» по поводу устаревших технологий, которые были предложены в проекте по модернизации трех казахстанских НПЗ. Проект этот пока не начат, но уже на этапе экспертной проработки он вызвал много вопросов. Руководитель дочерней структуры КМГ «МунайЭкология», отраслевой специалист Серик Баймуханбетов, приглашенный руководством «Самрук-Казыны» для оценки проекта, рассказал о многочисленных ошибках в маркетинговом прогнозировании сбыта, в анализе спроса на казахстанском и мировых рынках нефтепродуктов. Ошибки иностранной фирмы, привлеченной к подготовке проекта, могли бы привести к существенному перепроизводству бензина в РК уже в ближайшее десятилетие на фоне роста дефицита других нефтепродуктов, таких как дизтопливо или авиакеросин. С технологиями тоже есть вопросы. Показательно, что в 2006 году уже была проведена модернизация Атырауского НПЗ, проект, в который государство вложило порядка 400 млн. долларов. Но в итоге заявленные параметры качества топлива на уровне «Евро-4» так и не были получены, более того, продукция завода пока вообще не соответствует европейским стандартам. Довольно странная ситуация, и возникает резонный вопрос: почему технологии, в которые были вложены такие средства, не обеспечили требуемых параметров качества? Как ни странно, проект 2006 года явно не достиг заявленных целей, это подтверждается тем фактом, что Атырауский завод был повторно включен в программу модернизации НПЗ.

В целом по поводу качества программ промышленной модернизации Казахстана в экспертной среде встречаются достаточно пессимистичные мнения. Так, председатель совета партнеров Zertteu DC Group Арман Идрисов считает, что Программа форсированного индустриально-инновационного развития (ФИИР) не гарантирует в перспективе решения проблем экономики именно в силу вопроса о качестве. «Если бы не случилось кризиса, то можно было пожертвовать двумя-тремя годами, реализовать их и проанализировать, насколько эти проекты сгенерировали добавленную стоимость, каков мультипликативный эффект, то есть налоги, занятость и прочее», – полагает Идрисов. Но весь вопрос в том, что этого времени у Казахстана тогда не было. Возможность оценить отдачу и эффективность проектов появилась лишь сейчас, уже после кризиса, по мере того как проекты стали запускаться. Здесь следует напомнить, что ответственные за Программу ФИИР министерства и структуры госфонда «Самрук-Казына» уже в 2010 году пересматривали и дорабатывали списки проектов ФИИР. «Проекты были созданы существующей административной практикой – сверху по вертикали… Естественно, определенное количество проектов было поддержано исходя из регионального патриотизма, из надежд бизнесменов решить текущие проблемы. Но надо помнить, что многие из них были задуманы еще с той «ростовой» экономикой, с соответствующими ей спросом и уровнем финансирования, – отмечает г-н Идрисов. – Кроме того, необходимо учитывать и то, в каком состоянии находятся сами компании: без решения их проблем, а в первую очередь это долговая нагрузка, проекты будут проседать».

Конечно, отрадно, что государственники на разных уровнях осознают проблему с качеством проектов. Хорошо и то, что этот вопрос по крайней мере не замалчивается, как это было три-четыре года назад, на пике финансового бума, когда множество новых проектов, например, в индустрии стройматериалов вообще оказались невостребованными. Обнадеживает и то, что государство стремится взять на себя ответственность за стратегические перспективы каждого серьезного проекта. В конце 2010 года в правительстве поставили задачу перевести управление проектами ФИИР, их контроль и финансирование на институты развития фонда «Самрук-Казына». На одном из совещаний директор по управлению финансовыми институтами и институтами развития ФНБ «Самрук-Казына» Бахытжан Саркеев подчеркнул, что в 2011 году доля финансового участия институтов развития в реализации программы ФИИР должна достигнуть минимум 70 проц. «Мы собираемся активизировать работу институтов развития в регионах, улучшить финансовые показатели деятельности финансовых институтов развития, обеспечить возвратность вложенных средств, превратить институты развития в структуры с улучшенной, более прозрачной и эффективной системой корпоративного управления», – отметил г-н Саркеев.

Хотелось бы надеяться, что корпоративное управление и экспертиза проектов в целом будут лучше, чем в истории с модернизацией НПЗ. Хотя здесь, увы, есть традиционные сомнения, связанные с деловой средой в Казахстане: бизнес у нас достаточно закрыт и склонен к «теневым» отношениям с госчиновниками, при том, что государственные структуры и институты – по определению не самый лучший менеджер.

Интеграция или...

Есть и третий базовый вопрос по поводу послекризисного развития экономики, и он связан с тем, какие перспективы ожидают казахстанский бизнес в свете созданного Таможенного союза с Россией. Открыв рынки для российских компаний, предоставив им возможность заниматься тем же торгово-посредническим бизнесом в Казахстане без каких-либо издержек, Астана приняла стратегически очень непростое решение. Конечно, можно говорить о перспективах роста торгового оборота, о тех преимуществах, которые отечественные производители теоретически могут получить при выходе на рынки России и Беларуси. Это в целом верно и правильно. Однако сами представители бизнеса указывают на тот факт, что в России принципы организации рынков несколько иные, чем в Казахстане. Там доступ игроков на рынки регулируется весьма жестко, при этом все давно поделено между местными поставщиками.

Так, представители Молочного союза Казахстана рассказывают о трудностях с экспортом своей продукции в Россию. Контрольные органы РФ устанавливают заведомо невыполнимые требования к поставщикам из Казахстана, требуя, в частности, сертифицировать товар в Роспотребнадзоре – это процедура сложная и весьма заорганизованная. Но и при соответствии всех параметров продукции заявленным требованиям выйти на рынок какого-либо региона России проблематично, потому что местные власти проводят жесткую протекционистскую политику. Так, если власти сочтут, что рынок того или иного товара в регионе (того же молока или мяса) полностью обеспечен за счет местных производителей, то поставщика из другого региона, а тем более из другой страны, сюда могут не пустить. «Россия – федеральная страна, и там часто бывает, что с центральными органами никаких проблем нет, но местные власти издают свои регламенты, в которых все прописано более жестко», – поясняет частный предприниматель Руслан Сырымбаев из Караганды. К этому можно добавить, что соседи серьезно защищают свои рынки и на федеральном уровне. Исторически казахстанские производители водки, например, хорошо чувствовали себя на рынке приграничных регионов РФ. Россияне с удовольствием покупали недорогую, по их меркам, и при этом качественную водку из Казахстана. Но не так давно Москва в целях борьбы с фальсификатами установила норму, по которой водка в розничной торговле не может стоить дешевле 100 рублей за 0,5 литра. Тем самым ценовое преимущество казахстанских поставщиков соседи свели на нет – их уравняли с местными поставщиками, имеющими свое лобби в региональных властных структурах.

При том, что отечественным компаниям пока не так просто работать на территории северного соседа, российский бизнес, напротив, очень активно и беспрепятственно выходит на рынки Казахстана, пользуясь тем, что регулирование в нашей стране намного либеральнее. Особенно выгодно заниматься торгово-посредническими операциями – скупать в Казахстане более дешевые товары и вывозить их в Россию. Все годы независимости эту сферу в нашей стране контролировал малый и средний бизнес. Предприниматели, имеющие грузовой транспорт, скупали в южных регионах фрукты и овощи, перепродавали их на рынках приграничных регионов (РФ) и этим жили. Несмотря на серьезное транспортное «плечо» (в среднем 2–2,5 тыс. км) и на те издержки, которые наши несли при прохождении российской таможни, это было чрезвычайно выгодным занятием. Так, например, на дачных массивах Алматинской области «авточелноки» закупали летом грушу, сливу, абрикос в среднем по 200–400 тенге за ведро (10–12 килограммов), тогда как в России столько же стоит оптом один килограмм этих фруктов. При всех затратах на транспортировку, коррупционные платежи и прочее пяти-семикратная маржа была гарантирована.

Теперь же, с отменой всех ограничений, российские профессиональные компании начали быстро теснить мелкий казахстанский бизнес. Имея обширные связи в регионах и мощные инвестиционные ресурсы, бизнесмены соседней страны работают не точечно, как наши, а системно – они скупают более дешевую продукцию в масштабах промышленных поставок. Широко известно, как в Карагандинской и Павлодарской областях Казахстана минувшей осенью россияне создали дефицит картофеля. Российские перекупщики вывозили овощи прямо с полей, скупая их напрямую у фермеров, в результате оптовые рынки в Карагандинской области недосчитались, по оценкам, не менее 40 процентов от среднегодового объема поставок картошки. В итоге ее розничные цены в городах Центрального и Северного Казахстана почти сравнялись с российскими. Заместитель начальника межрегиональной инспекции Агентства РК по защите конкуренции по Восточно-Казахстанской и Павлодарской областям Тимур Амирханов сообщал о том, что «некоторые участники рынка отказывают местным оптово-розничным продавцам в реализации картофеля, предпочитая продавать его за пределы Казахстана по более высокой цене. Есть устная информация, что фермерам за один килограмм картофеля предлагали 150–180 тенге». По его словам, фермеры продают картофель в соседние российские регионы. Необоснованное ограничение реализации товаров, отказ заключать договоры с местными покупателями является нарушением антимонопольного законодательства, подчеркнул г-н Амирханов. Но как с этим бороться на общегосударственном уровне, если таможенные границы открыты? Кстати, стоит отметить, что до Таможенного союза российские предприниматели не могли этим заниматься в Казахстане. В частности, коммерческие операции нерезидентов (иностранцев) на территории республики были строго регламентированы и облагались специальными налогами. Кроме того, для такой деятельности требовалось получение специальных лицензий и разрешений. Казахстанская таможня могла не выпустить российский транспорт с территории страны, если такие разрешения отсутствовали.

Таким образом, по мере таможенной интеграции экономика Казахстана получила ряд серьезных негативных факторов на долгосрочную перспективу. Налицо ухудшение управляемости в макроэкономике из-за неконтролируемого роста цен. В Таможенном союзе Казахстан получил импорт российской инфляции не только на региональном, но и на системном уровне, причем с этим трудно как-либо бороться, поскольку работает принцип сообщающихся сосудов.

А ведь изначально неоспоримым преимуществом экономики Казахстана перед Россией были более низкие налоги (НДС – 12 против 18 проц. у соседей, корпоративный подоходный налог – 20 против 30 проц., подоходный налог с физлиц по плоской шкале – 10 проц. против 13). Также в Казахстане в разы ниже специфические налоги (акцизы) на такие виды продукции, как алкоголь, нефтепродукты, технические жидкости и т. п. В результате товары и услуги в Казахстане стоят значительно дешевле, чем в России. Это всегда было нашим социальным плюсом. Более того, для российских властей комфортность жизни в Казахстане и значительно более мягкие условия ведения бизнеса создавали много неудобных вопросов со стороны общественного мнения. Теперь же получается, что мы добровольно отказываемся от своих преимуществ, открывая товарные рынки российскому бизнесу. Более дешевые товары уходят с местного рынка, растет инфляция, покупательная способность падает. У госрегуляторов в лице Нацбанка и антимонопольного ведомства появляется большая проблема на длительный период: как теперь урегулировать инфляционные тенденции, как погасить ценовые аппетиты торговых компаний, как сдержать экспорт, следствием которого становится формирование товарного дефицита? Увы, в условиях единого открытого рынка с Россией, который существует в Таможенном союзе, административная борьба с ростом цен становится неэффективной. Ничто не помешает посредникам, если здесь на картошку или на мясо установлен ценовой «потолок», вывезти их и продать в России.

Во-вторых, в результате агрессивной экспансии российских товаров и компаний страдает местный малый и средний бизнес, который априори уступает российским конкурентам по своей организационной, профессиональной структуре, капиталоемкости и в целом по масштабу. При прочих равных стартовых условиях российским фирмам, приходящим в Казахстан со своими проектами, изначально здесь намного выгоднее и комфортнее работать, чем на родине, в силу мягкого налогового климата. А если принять во внимание, что условия – далеко не равные (у россиян, как отмечалось, более высокий уровень профессиональной организации, масштабы бизнеса, резервы капитала), то очевидно, что у них больше шансов выиграть конкуренцию у местных коллег. Начавшийся в ряде регионов процесс постепенного вытеснения казахстанского бизнеса россиянами – пожалуй, сегодня самый трудный политический вопрос для Казахстана в свете Таможенного союза. Как объяснить отечественному бизнесу смысл этих жертв? Почему государство в данном случае не применяет протекционистские меры, по аналогии с тем, как это делают соседи?

Очевидно, что все эти нестыковки нужно урегулировать и упреждать на государственном уровне. Необходимо понимание долгосрочных экономических выгод и рисков Казахстана на фоне тех новых вызовов, которые возникают в современном мире после глобального кризиса.