В советские времена книга Дмитрия Фурманова «Мятеж» о восстании красноармейцев в городе Верном, как тогда назывался Алматы, входила в школьную программу, и по крайней мере в Казахстане (и конкретно в старой Алма-Ате) эту книгу хотя бы один раз пролистывал каждый школьник. Но, естественно, что среди всего обилия книг про революцию и гражданскую войну «Мятеж» был интересен только алмаатинцам разве что тем, что действие происходило в известных им местах, а среди активных участников событий фигурировали знакомые имена Шегабутдинова и Масанчи. Особенной популярностью пользовался последний, как из-за своей экзотической дунганской фамилии, так и вследствие того, что на улице его имени располагались учебные корпуса сразу нескольких популярных вузов – КазГУ, архитектурно-строительный и мединский. Но в целом данное произведение Фурманова было гораздо менее популярно, чем рассказанная им же история про известного начдива Василия Ивановича Чапаева, героически утонувшего в водах реки Урал где-то в нынешней Атырауской области, не говоря уже о прочей литературе, где красные били белых на всех фронтах, «от тайги до британских морей». Мятеж в Верном был слишком незначительным событием для времен Гражданской войны, тем более что он был быстро подавлен, жертв и особенной стрельбы не было, а собственно Семиречье было далекой периферией огромной России, где происходили действительно грандиозные потрясения.

Однако в наши дни, после распада СССР и краха коммунистической идеологии, книга Фурманова неожиданно стала весьма актуальной, а мятеж июня 1920 года и особенно усилия по его подавлению группой присланных из центра коммунистов стали выглядеть совершенно по-другому. Фактически данный труд стал документальным свидетельством не просто укрепления советской власти на отдаленной окраине, он продемонстрировал, как большевики ликвидировали в Семиречье политическую власть местной крестьянской общины.

История вопроса

К моменту появления Фурманова в Семиречье весной 1920 года здесь только что закончилась ожесточенная гражданская война, в которой участвовали две группы русского населения, семиреченские казаки и крестьяне-переселенцы. При этом казаки воевали за белых, а крестьяне соответственно за красных, хотя обе противоборствующие стороны в Семиречье в целом слабо понимали разницу между двумя противостоящими идеологиями. Предметом разногласий между ними был вопрос о земле. Так, казаки стремились сохранить свои привилегии в земельном вопросе, которые им обеспечивал их статус военного сословия в Российской империи, крестьяне же, среди которых было много переселенцев времен проведения столыпинской реформы начала 1910-х годов, хотели перераспределить земли в свою пользу. Последние считали, что революция в России дает им право на равные права с казаками, с чем те, естественно, были не согласны.

Во всех этих расчетах никак не учитывались интересы местного населения, в первую очередь казахов и киргизов. Это было связано с тем, что после довольно жесткого подавления восстания 1916 года казаки и крестьяне считали себя победителями. Тем более к ним перешли земли тех, кто участвовал в восстании, и тех, кто затем после репрессий бежал в Китай. А так как в восстании участвовала большая часть местного населения, а число беженцев, по разным оценкам, составляло до 500 тыс. человек, то количество земель, перешедших в распоряжение казачьих и крестьянских общин, было весьма значительным. В 1916 году царское правительство узаконило произведенные захваты, официально передав Семиреченскому казачьему войску дополнительные полмиллиона десятин земли. Захваченная крестьянскими общинами земля также осталась в их пользовании.

Весной 1918 года в Семиречье началась гражданская война, когда казаки южных станиц Семиреченского казачьего войска – Большой и Малой Алматинских, Каскеленской, Софийской (Талгар) и Надеждинской (Иссык) – подняли восстание и начали осаду Верного, но местные крестьянские ополчения при поддержке прибывшего на помощь отряда из Ташкента разбили восставших. После чего война между казаками и крестьянами распространилась на все Семиречье. Хотя в регион присылали свои военные контингенты как красные из Ташкента, так и белые из Сибири, но главную роль играли представители двух местных общин русского населения. Их взаимное ожесточение было весьма велико, сжигали села, станицы, естественно, что на жертвы среди казахского населения также никто внимания не обращал. Обе стороны относились к нему весьма настороженно, если не сказать враждебно.

На последнем этапе войны в Семиречье, в ходе боев с отступающими войсками Оренбургской и Семиреченской белых армий атаманов Дутова и Анненкова зимой 1920 года были почти полностью разорены Лепсинский и Копальский уезды. Но белые не удержались в восточном Семиречье и отступили в Китай, при этом до шести тысяч казаков в итоге было взято в плен и размещено вокруг Верного. Одновременно советскими властями был издан ряд приказов, среди которых – направить освободившиеся войска из Семиречья в Среднюю Азию, где как раз готовилась операция против Бухарского эмирата, а также о возвращении в Семиречье казахских и киргизских беженцев из Китая и передаче им отобранной у них в ходе подавления восстания 1916 года земли. Конечно же это вызвало напряжение среди победителей, которые не понимали, почему они – победители – должны отдавать землю побежденным. Из Семиречья в Среднюю Азию они также не хотели уходить, но больше всего их насторожил приказ начать формирования в Верном из казахского населения так называемой Киргизской бригады. На этом нервном фоне в Семиречье была направлена группа партийных работников из Ташкента во главе с Фурмановым.

Семиреченский клубок

Конечно, главная проблема в этот момент заключалась в позиции вооруженной крестьянской общины Семиречья, которая чувствовала себя победителем и для которой требования со стороны Советской власти по национальному вопросу вызывали неприятие, особенно в связи с недавно прошедшим восстанием 1916 года. Наличие у крестьян-переселенцев оружия и отсутствие в этом отдаленном регионе каких-то других советских военных сил собственно и побудили Ташкент издать приказ о передислокации семиреченских частей в Среднюю Азию, а также о разоружении гражданского населения. То есть речь шла о разоружении именно крестьянских общин, потому что ни проигравшие в гражданской войне казаки, ни потерпевшие поражение в восстании 1916 года казахи и киргизы, естественно, никакого оружия не имели.

Фурманов честно пытался разобраться в сложившейся в подведомственном ему регионе ситуации, особенно в межнациональных отношениях. В своей книге он приводит мнения с обеих сторон, что делает его работу весьма ценным свидетельством. Крестьяне высказывают претензии к казахам и киргизам, что они не склонны к крестьянскому труду. С другой стороны, Фурманов в дискуссии с крестьянами пытается приводить причины их появления в регионе. «Припомнили, что заставило крестьян кинуться саранчой именно в Семиречье (обильные нетронутые богатые земли; выгодные условия, предложенные царским правительством; дешевая жизнь; легкая возможность забрать в кабалу забитое киргизское население края и т. д.), вспомнили, как себя крестьяне вели по приезде, как измывались над местным населением».

Однако этот спор по определению не имел перспективы, убедить каждую из сторон в правоте другой было невозможно. Слишком разные уклады жизни, слишком мешали земледельцы и кочевники друг другу в дореволюционный период. Но самое главное, ни о каком равном диалоге вообще не могло быть речи при тотальном превосходстве одной стороны над другой. Тем более что между ними стояло еще и восстание 1916 года. В книге есть достаточно впечатляющие истории происходивших тогда событий, которые привели к массовому бегству местного населения из Семиречья. «Это были годы таких невыразимых ужасов, которые словами трудно передать, которые нельзя забыть». Хотя, конечно, повод для репрессий казакам и крестьянам предоставило собственно восстание, которое само по себе было вызвано политикой царского правительства по переселению. При этом в начале восстания были нападения на русские селения, особенно много их было в районе Пишпека, однако при тотальном превосходстве русской администрации и местного населения в вооружении исход был очевиден, как и ответная ожесточенность. Но другое дело, что масштабы последующих репрессий были действительно страшными. Победители стремились получить все. Уже в 1917 году комиссар Временного правительства в Семиречье Шкапский говорил о том, что нельзя разрешать возвращение в регион участников восстания.

Так что Октябрьская революция 1917 года не просто произошла вовремя, она привела к власти большевиков с их новой национальной политикой. Поэтому в независимом Казахстане не совсем логично убрали памятники Ленину, их надо было оставить хотя бы в знак признательности той роли, которую они сыграли в его государственности. Тот же Фурманов сразу по приезде писал, что «мы знаем одно: здесь, по Семиречью, главная сила – националы. И не столько татары, дунгане, китайцы, таранчи, сколько киргизы. По киргизским кишлакам вся советская глазная сила. Там, в них, – будущее советского Семиречья».

Естественно, что местное население поддерживало большевиков. Правда, в свою очередь, и казахи, и киргизы, и уйгуры также были настроены радикально. «По кишлакам укреплялось убеждение, будто «наша власть пришла, киргизская... а русских – вон отсюда». Кроме того, среди местного населения было развито соперничество по родовому признаку и стремление части руководителей использовать межнациональные противоречия в личных целях. Поэтому Фурманов просто заклинал своего коллегу из Пишпека Альтшуллера: «Все время помни родовую вражду и в сношениях с теми, кто дает сведения, будь зорок и недоверчив...».

Большевики стояли над местными ожесточившимися по отношению друг к другу силами. Они представляли государственную власть, для которой было недопустимо противостояние общин. Государство должно стремиться общаться с населением без посредников в виде организованных общинных структур. Поэтому крестьянские общины в едином советском государстве были обречены, как, впрочем, и казахские. В этой непростой очень накаленной ситуации и оказались весной 1920 года Фурманов и его группа товарищей.

Мятеж

Собственно мятеж начался 11 июня 1920 года. В качестве повода к выступлению был приказ о передислокации войск в Среднюю Азию. Однако восставшие не дождались подхода 26-го полка. Военное командование намеренно остановило полк в поселке Илийском, в семидесяти километрах от Верного, намереваясь пустить его в город только после того, как другие части уйдут из Верного. Но это не спасло ситуацию. Восставшие захватили крепость, к ним примкнули все части гарнизона, включая роту интернационалистов и партийную школу. Их поддержали крестьянские советы соседних с Верным сел, следовало ожидать, что остальные полки в Семиречье также выступят в поддержку мятежников.

В какой-то момент на стороне Советской власти в Верном остались только сам Фурманов, начдив Белов и еще человек двадцать. Фурманов в своей книге называет лояльных людей поименно: Аксман, Позднышев, Кравчук, Шегабутдинов, Рубанчик, Верменичев, Мамелюк, Никитченко, Альтшуллер, Колосов, Лиденбаум, Лида Отмарштейн, Масарский. Первое время с ними были человек 60 из числа мусульман-красноармейцев во главе с Масанчи, но затем и они ушли в крепость. Настроение восставших вполне характеризует листовка, выпущенная в эти дни в Джаркенте. «Товарищи красноармейцы! За кого вы бились два года? Посмотрите, кто в Семиречье у власти: Фурманы, Шегабутдиновы – разные жиды, киргизы. А трудовые крестьяне снова в рабстве. Уже издан приказ о мобилизации мусульман – что это значит? Это значит, что у вас, товарищи красноармейцы, хотят отобрать землю, хаты, скот и передать киргизам. Товарищи, пора опомниться и дать врагу последний и решительный бой. Иначе будет поздно. Час мести близок».

Можно представить ситуацию, в которой оказался Фурманов и его люди. До Ташкента 1000 км, ближайшая относительно надежная часть – 4-й интернациональный кавалерийский полк, в котором служат венгры, австрийцы, туркмены, китайцы, – в трехстах километрах. Против же – все остальные. Надо отдать должное Фурманову и тем, кто с ним остался. Они выбрали единственно верную тактику – вступив в переговоры с неграмотными мятежниками, смогли затянуть дискуссию, свести ее к бесполезным прениям по малозначащим вопросам. Сам Фурманов несколько раз выступал на многотысячных митингах перед восставшими солдатами. А если учесть явную антисемитскую направленность агрессивно настроенной толпы, то его поведение было чрезвычайно отважным.

А его рассказ о том, как надо обращаться с толпой, это вообще классика революционной стихии, сегодня так, наверное, никто не сможет. «Ни на миг не отрывайся от охмелелых, свинцовых глаз толпы, читай по ним, понимай по ним, как ворочается нутро у ней, у толпы, что там у ж е совершилось, ушло невозвратно, что т е п е р ь совершается в глубине и что совершиться д о л ж н о через минуты. Просмотришь – будет беда. Твой верный твердый шаг должен командой отдаваться в сердце намагниченной толпы, твое нужное острое слово должно просверлить толстую кору мозгов и сделать там свою работу. Так надо разом: будь в этих грозных испытаньях и непоколебимо крепок, подобно граниту, и гибок, и мягок, и тих, как котенок».

Кроме того, это почти инструкция для любого политика. «Знай, чем живет толпа, самые насущные знай у ней интересы. И о них говори. Всегда надо понимать того, с кем имеешь дело. И горе будет тебе, если, – выйдя перед лицом мятежной, в страстях взволнованной толпы, ты на пламенные протесты станешь говорить о чужом, для них ненужном, не о главном, не о том, что взволновало. Говори о чем хочешь, обо всем, что считаешь важным, но так построй свои мысли, чтобы связаны были они с интересами толпы, чтоб внедрялись они в то насущное, чем клокочет она, бушует. Ты не на празднике, ты на поле брани – и будь, как воин, вооружен до зубов. Знай хорошо противника».

Но и, конечно, какова сила духа, вера в справедливость своего дела. «Если быть концу – значит, надо его взять таким, как лучше нельзя. Погибая под кулаками и прикладами, помирай агитационно! Так умри, чтобы и от смерти твоей была польза. Умереть по-собачьи, с визгом, трепетом и мольбами – вредно. Умирай хорошо». Почему-то сразу веришь, что это он на самом деле, не для красного словца, он был готов. И становится понятно, как вообще этим чахоточным яростным юношам из грузинских, еврейских, латышских, польских кварталов удалось разрушить такую мощную Российскую империю, сломать самую ее основу.

Во время одного из последних митингов в крепости Фурманов к исходу второго часа почти убедил восставших, тогда руководителям мятежа понадобилось сорвать митинг. «Вдруг на телегу вскочил Вуйчич: – Товарищи... Срочно прекратить митинг... Роют окопы... Показались киргизские роты, вооруженные пулеметами...». 18 июня новый митинг в казармах, но настроение уже поменялось. «Не надо нам вашего коммунизму... Да здравствует Советская власть... не такая, а без жидва, без киргизы... наша, хлеборобная...».

Тем временем к Верному подошел 4-й кавалерийский полк и остановился в 20 километрах от города в поселке Карасук. Вечером 18 июня Фурманов и еще несколько человек решили бежать. Ночью проводники-казахи переулками вывели их из города. На следующий день отряд в 50 туркмен-текинцев из 4-го полка внезапно вечером налетел на город и захватил первую казарму, затем подошел весь полк и стал захватывать опорные точки. В городе начались пожары, возможно, потому, что восставшие первым делом выпустили из тюрем всех уголовников, но вооруженного сопротивления никто не оказал, слишком неожиданным оказался налет на город.

Так и закончился мятеж в Верном, но после него уже не могло быть и речи ни о каком вооруженном сопротивлении крестьянских общин. Затем в процессе борьбы за коллективизацию традиционная крестьянская община в России вообще прекратила свое существование. Началась другая история, но она была бы невозможна без усилий Фурманова и его коллег-революционеров. Можно по-разному относиться к ним и их деятельности, можно понимать, что все усилия в итоге оказались напрасными, что они погубили большую империю и массу людей, но понятно одно: без национальной политики большевиков не было бы новых независимых государств, значит, не было бы и современного Казахстана.

Редакция благодарит Центральный госархив кинофотодокументов и звукозаписей и его директора Сеитову Аллу Федоровну за предоставленные фотографии.