«Утомленные солнцем - 2»: предстояния и расстояния
Многие догадываются, но немногие дают себе трезвый отчет в том, что искусство – как и прочие, более практические, что ли, аспекты человеческой деятельности – сродни физиологическому отправлению. Человек не может не высказываться, бесконечно держать в себе наболевшее так же, как не может не потеть или не выделять пищеварительные соки. Рано или поздно любому приходится, что называется, выплескивать себя.
|
Автор: Андрей Хуснутдинов
Локация: Алматы
Номер: №8 (21) 2010
Однако для того, чтобы дать определение предмету или факту искусства, эта физиологическая аналогия оказывается зачастую не только недостаточной, но и сбивающей с толку. Отличие между тем, что один исполняет искушенной и благодарной аудитории, и тем, что другой орет пустой стене, – структурное. Первое является искусством, потому что структура художественного образа служит также средством трансмиссии переживания; второе называется помешательством, потому что структура галлюцинаций почти всегда герметична, замкнута сама на себя – за исключением того маловероятного случая, когда адресатом подобных образов является реципиент с аналогичным диагнозом. Из сказанного вовсе не следует, что галлюцинация и художественный образ есть нечто антиномичное друг другу, но только то, что между ними существует дистанция, которая существует между товарным сырьем и самим товаром, и что именно на этой дистанции, каким бы сумасшедшим ни был художник, в работу включается недюжинный аналитический аппарат, придающий универсальную ценность частному, пусть сколь угодно сумасшедшему откровению – ибо ценно только то, что способно к трансмиссии. Сила и слабость кинематографа в том, что, в отличие от литературы или живописи, он имеет дело не с бесформенным сырьем для образа, а с полуфабрикатом – с «готовыми» лицами, ландшафтами и интерьерами. И здесь многие, особенно начинающие авторы оказываются в плену иллюзии, что для создания красивого или отвратительного образа достаточно поместить в кадр красивое или отвратительное лицо. Не лучше обстоит дело с образами, состоявшимися вне экрана и вне искусства вообще, то есть с историческими персонажами. «Утомленные солнцем – 2» открываются показательным эпизодом окунания товарища Сталина в торт с собственным шоколадным барельефом. Будучи более или менее законченным высказыванием, сцена эта, однако, оставляет послевкусие оборванной галлюцинации, анонимного и сумбурного изображения на заборе, и то, что она в конце концов и оказывается кошмаром, который видит в лагерном бараке разжалованный и расстрелянный комдив Котов, вызывает отнюдь не вздох облегчения, а как раз сомнения в том, что протагонист действительно пришел в сознание. Причем по ходу фильма таких сомнений только прибавляется. На передовую, например, выгоняют кремлевских курсантов. Выгоняют под неоднократные комментарии, что это есть «цвет нации» ростом 1 метр 83 сантиметра. В 41-м, может, все так и было, но когда зритель видит стоящий в ряд «цвет нации» и с оторопью отмечает про себя, насколько неровный, с разбросом высот в полголовы и более, фигурный «штакетник» представляет собой этот «цвет», то вынужден заключить либо о новых критериях отбора в кремлевские курсанты, либо, опять-таки, о непроснувшемся протагонисте. Учебное какашкометание по барже с последующим уязвлением бомбозадницы ракетницей и потоплением судна, противовоздушное моление на морской мине, котовская перчатка-протез с выскакивающими а la Фредди Крюгер лезвиями, застревание настоящей, сброшенной с изрядной высоты авиабомбы в церковной люстре, наказание ремнем (опять же, по заднице) беглого немецкого «языка», просьба умирающего от ожогов и еще дымящегося танкиста к дочке Котова показать «сиськи» – что это, как не длящаяся цепь галлюцинаций? И чем все кончится во второй серии – просьбой к товарищу Сталину показать пипиську? Никита Сергеевич Михалков не устает повторять свою любимую сентенцию насчет того, что полжизни человек работает на имя, а полжизни имя работает на человека. Очевидно, эта замечательная формула явилась на свет во вторую половину жизни ее автора, где-то между съемками первых «Утомленных солнцем» и «Сибирским цирюльником», когда уставший от трудов праведных Мастер решил, что, коли дело (имя) сделано, теперь у него все должно идти так, как идет на отлаженном конвейере немецкого автоконцерна: к прекрасным машинкам на выходе присовокупляются еще более прекрасные ярлычки, довольные покупатели голосуют рублем, сбиваются в фан-клубы и требуют продолжения банкета. Впрочем, может статься, что, говоря о работающем имени, Мастер имел в виду вовсе не то, что расслышали в его словах тугоухие критики – не качество его, Мастера, художественного продукта, а качество его, Мастера, личной жизни, – но тут снова возникает проблема трансмиссии смысла, когда дистанция между галлюцинацией и образом либо остается непройденной, либо признается несущественной. И какая-нибудь критическая гадина получает очередной повод вцепиться Мастеру в пятку и заявить о том, что если вторую половину жизни он не продолжает работать на имя, то с этим именем необходимо происходит то же, что с баржой, которая сначала оказалась в дерьме, а потом утонула.
|
|
Тэги: кино, рецензия
Оценка: 2.00 (голосов: 1)
|
|
|
Похожие статьи:
|
|
|
Комментарии к статье:
|
|
|
|