Роль тут сыграли, по-видимому, как творческое реноме мэтра, отдающего предпочтение параноидальным, зачастую сказочным типам героя, так и игра слов в названии фильма, позволяющая заключить и о банальном литературном рабе, и о существе метафизической природы. Притом что практически все аннотации заявляют фильм как политический триллер или детектив, подобная классификация есть всего лишь сухой протокол его событийного ряда. Если бы «Призрак» являлся только политическим триллером или детективом, то это был бы очень слабый триллер или детектив, имеющий множество «конструктивных» недостатков, лишних сцен и героев. Между тем фильм производит впечатление самодостаточного, даже герметичного полотна. Редко в каком политическом триллере (а можно сказать, ни в одном) имя главного героя является не именем собственным, но именем нарицательным. В то же время такая практика презентации персонажей обычна для сказочных повествований, где герои именуются сообразно своей нарративной функции, связанной с их происхождением, родом или профессией: Мужик, Медведь, Мельник etc. Главный герой «Призрака», Призрак, и является такой затмившей его индивидуальное бытие нарративной функцией. «Человек из ниоткуда», он призывается в действие своим положением ненастоящего (призрачного) писателя, который не может производить собственный литературный продукт и способен лишь доводить до ума чужие тексты. В данном случае речь идет об автобиографии Адама Лэнга, влиятельного в прошлом политика, чьи прототипические черты (большая и серьезная часть критиков возводит их к Тони Блэру, меньшая и более остроумная – к Рональду Рейгану) важны для политического триллера и не играют никакой роли для сказки. Герои фильма имеют дело не просто с кипой машинописных бумаг, находкой для конспиролога, но с магическим артефактом, призванным, с одной стороны, поправить пошатнувшиеся политические позиции Лэнга и, с другой, озолотить Призрака. Артефакт этот, уже стоивший жизни предтече Призрака, обладает типичными свойствами сказочного реквизита: наделенный невероятно мощным энергетическим потенциалом, он, подобно Кольцу Всевластья, способен нести своим хранителям как неслыханные блага, так и непоправимый вред. Однако истинным его хранителем является не Лэнг или Призрак, а Руфь, обманутая супруга отставного политика и соблазнительница его безвестного наймита. Ведь не кто иной, как Руфь предлагает позвать Призрака для обработки манускрипта (очевидно, сама идея его написания принадлежит ей же), более того, именно она в конце концов оказывается той силой, что возносит недалекого, но киногеничного Лэнга на политический Олимп. Разоблачение это – о, ужас, супруга-цэрэушница усаживает мужа-марионетку в кресло премьер-министра – звучит безусловно холостым выстрелом, пшиком для конспирологического расследования, однако вызывает тревожные ассоциации у той части зрителей, которые когда-то, пусть краем уха, слышали про Гею, порождающую и губящую своего мужа Урана, про мстительный нрав Афродиты или про безумие Аттиса, смертного фаворита богини Кибелы. Призрак, вместо того чтобы заниматься правкой манускрипта, то есть отрабатыванием своего фантастического гонорара, вдруг начинает вести себя как бесстрашный борец за правду. С точки зрения здравого смысла, служащего фундаментом детективу, его преображение не может быть мотивировано ничем, кроме легкого помешательства. С точки зрения сказочного повествования, он, будучи инициирован некоей сверхъестественной инстанцией через артефакт и Руфь, встает на так называемый Путь Адепта, на дорогу, что ведет либо к обретению тайного знания, либо к смерти претендента. В этом смысле как фильм в целом восходит к мистическому квесту того же Полански «Девятые врата», так и Призрак напоминает Дина Корсо, букиниста-авантюриста, который поначалу тоже был мотивирован исключительно своим гонораром, затем преоб-ражался в охотника за тайным знанием и притом не возбуждал «мотивационных» вопросов ни у любителей мистики, ни у поклонников детектива. И нелепое убийство Лэнга, и якобы нечаянная смерть Призрака под колесами автомобиля рационально не обусловлены никак или обусловлены крайне неубедительно. Но если взглянуть на ситуацию с некоторым отстранением – на Лэнга как на призванного провидением мавра, который «сделал свое дело», то есть и попремьерствовал, и манускрипт выдал на-гора, и уже давно стал помехой собственному делу, а на Призрака как на неудачного дешифровщика тайного послания, – то все более или менее занимает свои места. Так или иначе, сия сервированная акростишием пошлость: «Жена Лэнга Руфь была нанята агентами ЦРУ…» – не может служить ни достойной развязкой детективу, ни являться тем кодированным откровением, что было предложено к разгадке высшей силой. В чем же тогда заключался смысл тайного послания? Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, нужно, во-первых, встать на Путь Адепта и, во-вторых, быть готовым пройти его до конца – либо до окончательного просветления, либо до середины полосы с несущимся лихачом.