eng  rus 
 
«Темный мир»: за семь верст...
Что такое византийская матрица в искусстве? Коротко говоря, лишение человека творческих полномочий – художник, будь он богомаз или сказитель, либо не является автором собственного творения вовсе, либо является им отчасти, в той мере, в какой может претендовать на авторство послания медиум или почтальон.
Комментарий
Автор
Комментарий
Автор: Андрей Хуснутдинов
Локация: Алматы
Номер: №18 (31) 2010

Единственным полноценным художником в этой медиумической культуре является Господь Бог, который реализует свои эстетические проекты через уполномоченных лиц, лишенных притом не только авторских прав, но нередко даже собственных имен. Антитезой такой творческой парадигме служит матрица римская, постулирующая художника как полноценного творца и демиурга, подменяющего Бога и подчас бунтующего против Него. Недаром расцвет демиургической культуры приходится на эпоху Возрождения, то есть на время рекультивации гуманистических (читай – языческих) ценностей античности. «Осень Средневековья», предшествовавшая Ренессансу и время от времени туманящая небосклоны современной римской «империи чувств» («Смерть автора» и т. п.), по сути, есть единственное время года в культуре медиумической, наглухо окопавшейся в иконописи и агиографии. Значит ли все вышесказанное, что данные культуры не взаимодействуют? Нет, конечно. Более того, они способны весьма энергично подпитывать друг друга. Золотой и Серебряный века русской литературы – не что иное, как прорыв византийской, почвеннической, компоненты, обеспеченный римскими средствами, поиск высшего бытия не коленопреклоненным, но интенсивно мыслящим, «всеевропейским» существом. В свою очередь, скажем, творчество одного из этих «византийских» триумфаторов, Федора Достоевского, дало начало философской системе экзистенциализма. Но имеется в отношениях «демиургов» и «медиумов» области принципиальной, генетической, если угодно, несовместимости. И одной из таких зон постоянного воспроизводства недоразумений является фэнтези. Будучи не вполне самостоятельным (и состоятельным) видом литературы («кольцевая» эпопея Джона Р. Р. Толкиена послужила не столько образцом нового жанра, сколько предметом для бесконечных подражаний), фэнтези, однако же, быстро и прочно отвоевало себе место под солнцем на Западе. В качестве повествования, наименее связанного какими-либо условностями, оно являет собой не просто наиболее типичный, но самый чистый продукт римской матрицы. В этом его «прелес-с-сть», однако в этом же и основная загвоздка для адептов. В мире фэнтези возможно (дозволено) все, то есть это мир тотального этического релятивизма, мир без Бога, вселенная, которая «перпендикулярна» как византийской матрице, так и христианству как таковому. Атеистом легко быть на словах – едва только доходит до дела и, значит, до невольного уподобления себя некоей высшей творящей инстанции, как в головах у авторов (по крайней мере, у авторов византийского происхождения) начинает твориться черт знает что. Объяснение такому конфузу (пусть скорее формальное, чем содержательное) лежит на поверхности: «медиумы», тем паче имеющие за плечами травматический опыт официального безбожия, не способны ни создавать изолированные от Бога миры, ни структурировать их. Принцип «все дозволено» воспринимается ими, как правило, буквально. В результате спонтанность, то есть слабая либо вовсе отсутствующая мотивация как замысла в целом, так и отдельных эпизодов повествования, становится едва ли не творческим методом. Признак подобного действия как нельзя лучше обозначает наречие «ни с того ни с сего». Ни с того ни с сего на свидание с девочкой мальчик приводит другую девочку. Ни с того ни с сего в составе группы они отбывают в этнографическую экспедицию в Карелию. Ни с того ни с сего мальчик отлипает от новой девочки и прилипает к прежней, из-за чего новая устраивает сцену, а прежняя убегает в чащу и попадает в склеп финской ведьмы. Ни с того ни с сего оказывается, что в ведьмином щите-лабиринте (?) заключена душа обезглавленного шамана, который несколько тысячелетий назад продал душу дьяволу, и что за щитом этим охотится шаманский сынок, по совместительству работающий на министерской должности. Когда душа потерявшего голову колдуна переселяется из щита в прежнюю девочку, действие ни с того ни с сего прирастает тысячелетней войной, идущей, во-первых, не между хорошими и плохими, а между плохими и плохими (то есть силы добра из традиционной этической оппозиции исключаются напрочь), и, во-вторых, ведущейся, ни много ни мало, по гендерному признаку – между ведьмами из финно-угорского пантеона и бесами из правительства РФ. Наконец, после того как обезглавливается и член правительства, действие ни с того ни с сего возвращается к исходной точке: прежняя девочка, будучи застуканной во время этого самого с прежним мальчиком, бежит не к ведьминому склепу, а к новому мальчику, и в финале читает доклад о результатах экспедиции, по неизвестным причинам профинансированной все тем же могучим бесом из Белого дома. В общем, у нас в Рязани пироги с глазами, их едят – они глядят. Как понимать сие пиршество осиротевшего византийского духа, решительно неясно. Да он и сам вряд ли дает отчет своим действиям на чужой территории. Жить в матрице и быть свободным от матрицы нельзя, по-видимому, даже в зарубежных командировках.

Тэги: кино, рецензия


Оценка: 0.00 (голосов: 0)



Похожие статьи:


Комментарии к статье:


Имя:
E-Mail:
Комментарий:   

Республика Казахстан
г. Алматы, 050010
Главпочтампт, а/я 271
тел./факс: +7 (727) 272-01-27
272-01-44
261-11-55
Перепечатка материалов, опубликованных в журнале
"Центр Азии", и использование их в любой форме, в том числе
в электронных СМИ, допускается только с согласия редакции.

Designed and developed by "Neat Web Solution"