Вот прилетает человек в Берлин – скажем, на саммит по биотехнологиям. Не доезжая до гостиницы, летит за оставленным чемоданом обратно в аэропорт, а попадает в реку. Берлин делят шесть рек, но этой – Леты – нет ни на одной карте города. Все-таки человек, даже после того как хорошенько, до потери пульса, приложился о боковое окно такси, более или менее приходит в себя. Он – Мартин Харрис (тревожные аллюзии на шпионку-куртизанку времен Первой мировой не волнуют ни самого воскресшего, ни его немецкого доктора), известный ботаник, любящий муж и все в этом роде. Проблема в другом. Ушел под воду он вроде бы в Берлине, а всплыл в каком-то параллельном мире. Без документов, без чемоданов и, главное, без жены, которая мало того что не узнает его в упор, так еще представляет ему своего настоящего – ну, или, по крайней мере, официального – Мартина Харриса, такого же любящего мужа и ботаника. Несообразности этого не то посткоматозного, не то постмодернистского бытия растут снежным комом. Садится, например, человек в поезд метро ночью, а выходит из поезда днем. По рекомендации убиенной медсестры зачем-то встречается с экс-агентом Штази, который до падения стены был вынужден употреблять махорку – «жалкое советское дерьмо, убившее больше русских, чем Сталин», – а после, с появлением «Честерфилда», переключился на поиски пропавших без вести. Но кого собирается искать мнимый Мартин Харрис? Себя? Это было бы красивой метафорой в обычных условиях, но никак не в том сумасшедшем доме, где нефтяные бароны спонсируют разработку «быстрорастущей, саморазмножающейся, устойчивой к засухе и всем видам вредителей» зерновой культуры, а западные спецслужбы за патент на этот очередной ГМО готовы завалить трупами любую из евростолиц. И вот ничего тут не попишешь: чем дальше герой пробивается через завалы собственных миражей сознания и чем ближе он оказывается к своей настоящей личности, тем больше походит на умиротворенного кащенковского резидента. Не в том ли заключается истинный смысл его прозрения? Ну, то есть, человек радуется, что наконец обрел себя, и ему в голову не приходит осмотреться и уяснить, в каком именно пронумерованном помещении сие обретение имело место быть? Ведь только такой шпион мог сунуть свой липовый паспорт в чемодан и забыть чемодан на стоянке. И только такому киллеру было достаточно хлопнуться лбом в стекло, чтобы перековаться из душегуба в подвижника, озабоченного пропитанием человечества. Еще одно такое обострение, и кто знает, какая очередная светлая фигура на внутреннем горизонте протагониста? В психиатрии это называется не то множественной личностью, не то шизофренией. Кинематографический термин также отдает стационаром: франшиза. Такие вот параллельные миры.